Сны Флобера - стр. 43
Марго не могла смириться с маминым счастьем, вернее, она завидовала её умению быть счастливой несмотря ни на что; то есть она бы смирилась с чужим счастьем, если бы сама не чувствовала себя обделённой, покинутой. Ей послышался голос Ореста: «Ты как будто не из этого мира». Его признания пестрили оговорками: «Ты исключительна, поэтому я тебя люблю и предпочитаю…» Марго прикрыла ладошками уши, чтобы не слышать этих обманчивых слов, которые не обещали ни счастья, ни надежды на будущее, ни утешения. «Орест – это моя иллюзия. Если так, то зачем привязываться, зачем отдавать своё сердце на растраву любви, зачем всё это нужно, зачем?..» Марго не знала, что могло бы утешить её. В творческих трудах она находила забвение.
По железному подоконнику кошкой карабкался дождь. Марго тяжело поднялась с дивана и вышла в кухню, где Валентин и Тамара Ефимовна собирали на стол. Голая лампочка под потолком светила тускло, иногда вспыхивала. «Как опостылели мне эти старые шкафы и давно не беленные стены в трещинах, с отваливающейся известкой!» – кому-то мысленно выразила недовольство Марго. Ей захотелось куда-то уехать, в другие страны, в другие города, так же легко, как это сделал Орест, взял и бросил все, и уехал…
Когда она вошла в кухню, вдруг нервно дёрнулся старый, потёртый на углах холодильник «Океан». Марго вздрогнула. Пора бы привыкнуть, но…
Несколько секунд он сотрясался в конвульсиях, наконец заглох. Тотчас обрушилась тяжёлая, как жернова, тишина. В голове у неё мелькнули образы: зерна отчаяния, сердце, мельница.
– Никак не могу привыкнуть к вашему холодильнику, – сказала она. – Сумасшедший какой-то, пугает на каждом шагу. Как мальчишка, ей-богу!
– Ну, что, проводила своего? – спросила мама.
– Проводила, – вяло ответила Марго.
Валентин разливал чай. Марго смотрела на его руки. Ухоженные выпуклые ногти поблескивали; густые черные волосы выползали из-под рукава шелковой темно-голубой рубашки. «Эти руки ласкают мою мамочку», – позавидовала она.
– Вы будете, Марго? – спросил Валентин.
Марго отрицательно покачала головой, взяла из тарелки кусочек сыра.
– Впрочем, налейте, покрепче.
– Все-таки эта японка увела его? Как её по имени? – спросила мама.
– Марико Исида его увела. Как всегда, дуракам везёт. Впрочем, глупо было бы отказываться. Да и гора с моих плеч. Так лучше…
– Однако ты отказалась, когда тебе предлагали. Ведь был у тебя какой-то француз, а потом японец.
– Что об этом говорить сейчас…
– Да, у разбитого корыта, – сочувственно произнесла мама.
Выпив две-три рюмки водки и закусив слегка, Валентин не стал слушать женское воркование, поднялся из-за стола и, скрипнув дверью, вошёл в комнату Владика. Тот лежал в постели и читал древнегреческую лирику, переложенную закладками из нарезанной бумаги. В комнате горела настольная лампа, освещая книгу и обнаженный худенький торс Владика. В углах комнаты, заставленной книжными стеллажами, загустел осенний прохладный сумрак.