Снежный король. Сны об Александре Блоке - стр. 33
Они возвращались в серый осенний город. Встречи с Оксаной продолжались и здесь. Но он все время уходил от нее, это было совсем другое время, и мир здесь был иным.
Осень была долгой в том странном году. Он не особенно стремился к ней, но и рвать окончательно отношения не собирался, они тянулись так же бесконечно, как и эта странная осень.
Туманы и грезы, все, что оставалось этим двоим. Ее и не было вроде рядом, но она и не исчезала.
Расстались они в разгар зимы, в порывах метелей. Тогда его душа оказалась окончательно замороженной.
Алекс так и не узнала, что же в те дни случилось у них на самом деле, он ничего не рассказал ей. Она смогла только облегченно вздохнуть. Он страдал без нее страшно. Но был тверд, не сгибаем.
Этой странной и таинственной женщины в его жизни больше не было.
И пахли древними поверьями,
Ее волнистые шелка,
И шляпка с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль.
Так напишет он совсем скоро в самом знаменитом своем стихотворении, которое перевернет его жизнь, и заставит признать его первым и единственным даже тех, кто меньше всего хотел бы этого и много дал бы за то, чтобы это признание не прозвучало.
А она спрашивала себя, а расстался ли он с ней тогда. Можно ли было с ней расстаться. Но перед ними мелькала уже развенчанная тень. Но в душе его никогда не царила юная дева, нет, там всегда оставалась великолепная женщина.
Как он страдал в ту снежную зиму, только она одна могла знать это. И потом все зимы были для него карнавалами страстей. Он уходил в метель и растворялся в этом холоде
ГЛАВА 17 Лирическое отступление ТОЛЬКО ПЕРВАЯ СНИТСЯ ЛЮБОВЬ (ЧТО было, что будет, чем кончится, чем сердце успокоится)
На улице лютовала метель. Снегом замело все улицы, ничего не было видно и слышно.
В небольшой больнице, переполненной такими же несчастными, палате умирала еще не старая женщина, она была, вероятно, красивой когда-то, но шел пятый год революции, и ничего не оставалось от ее красоты. Только отрешенное молчание и немота, сразу же поразившие доктора Сергея Сергеевича, и заставили его обратить на нее внимание.
Она никого и ни о чем не просила, ни на что не жаловалось, хотя по всему было видно, что страдала страшно, боль была невероятная, уж доктора не обманешь.
Когда, проходя мимо палаты, он прислушивался к разговорам, то никогда не слышал ее голоса. Она почти ни с кем и ни о чем не говорила. А ведь наверняка была у нее какая-то своя тайна, он чувствовал это.
Но было так суетно и тревожно в этом почти уничтоженном диким бунтом мире, что он сначала совсем не знал ее фамилии и имена, потом, когда надо было как-то с ней поговорить, заглянул в записи, сделанные неумелой рукой сестры, и поразился. Ксения Михайловна Садовская – ничего особенного, конечно, но что же это ему напоминало. Все было знакомо, и фамилия, и имя, отчество – это не могло быть случайностью. Сколько было больных, он и при желании не запомнил бы всех имен, но некоторые врезались в память. Но и в больнице, и вообще в реальности он видел ее в первый раз.