Снежная роза - стр. 11

– Графиня ей позвонила, но никто не поднял трубку.

Ух ты, как интересно! Значит, у графини был телефон любовницы Мориса. Почему? Люди не дают номера своих телефонов кому попало.

– Напомни-ка мне, как зовут Симону и где она живет, – проговорил комиссар, доставая записную книжку.

– Симона – это прозвище, а так ее зовут Франсуаза. Франсуаза Дюфур. Живет где-то на Монмартре, точнее, жила, потому что Морис устроил ее на бульваре Османа. Учтите, все это я слышал от горничной Антуанетты, поэтому могу в чем-то ошибаться. Антуанетта в курсе всего, что касается семьи графа, а я так глубоко не вникал.

– Что еще твоя подружка говорила о Симоне – пардон, Франсуазе Дюфур?

– Что она работала манекенщицей, потом стала рисовать эскизы сумок для какого-то модного дома.

Однако! Вот вам и то, что может связывать графиню с любовницей Мориса: обе были причастны к миру моды. Кстати, почему граф сказал, что Симона то ли певичка, то ли маникюрша? Если она была знакома с его женой, вряд ли он не знал, чем любовница Мориса на самом деле занимается.

– До нее мсье де Фермон менял женщин как перчатки, – продолжал Виктор. – С ней не то чтобы образумился, но… Антуанетта уверяла, что Симона даже заставила его отказаться от карт, но не от скачек.

Допросить бы эту Антуанетту, хмуро подумал комиссар. Ведь она наверняка знает больше того, что выболтала Виктору. Только как ее разговорить? Если она дорожит своим местом – а ведь наверняка дорожит, – с полицией она сотрудничать не захочет.

Вслух, впрочем, он спросил:

– Раз уж твоя Антуанетта в курсе всего, что творится в семействе графа, что она сама думает об исчезновении Мориса?

– Она уверена, что с ним случилось что-то ужасное, – сказал Виктор. – Антуанетта говорит, что он не любил мадам Раймонду, но детей обожал. Он бы никогда их не бросил.

– Ах да, у него же близнецы, которые приходятся графу внуками, – пробормотал Буало, закрывая записную книжку. – Я не предложил тебе выпить, но ты сам заказывай, не стесняйся. И кстати, ты был прав насчет белого – оно тут очень даже ничего.

– Добрый день, мсье Буало! Слышали о Гренье? Говорят, он сломал себе ногу…

– Я знаю, – ответил комиссар коллеге, который подошел к нему в коридоре дворца правосудия. – Говорят, перелом скверный, неизвестно, сколько Гренье будет отсутствовать. На меня как раз перекинули несколько его дел…

– Ничего нет хуже, чем закрывать чужие дела, – вздохнул коллега и, попрощавшись с Буало, отправился к себе.

Комиссар терпеть не мог, когда ему назидательным тоном излагали прописные истины, и оттого его настроение разом ухудшилось. Насупившись, он двинулся к своему кабинету. Коридор жил обычной жизнью. Множество посетителей, для которых никогда не хватает находящихся тут красных диванчиков, пара непременных репортеров, чем-то неуловимо смахивающих на собак, которые принюхиваются к крови, уголовного вида тип в наручниках, которого куда-то ведут, еще один в наручниках, чистенький и смирный, с физиономией маменькиного сынка. За одной из притворенных дверей громко плачет женщина, и, проходя мимо, Буало безошибочно определяет на слух, что плач фальшивый.