Смоль и сапфиры. Пара для герцога - стр. 10

Кроме меня схватили ещё семь человек разных возрастов.

Узнаю старуху, что гладила меня по спине. Она мне улыбается, и я ей неуверенно киваю в ответ. Ей помогает сесть на сено мальчишка-рекиец. Рядом уже растянулась девушка с золотистой кожей. Она очень лохматая, но лицо её чистое и красивое.

Мужчина средних лет держится от нас подальше. От него воняет мочой. Ещё двое пленных — мальчик с девочкой чуть младше меня. Наверное, они брат и сестра. У них светлые волосы, которые сразу напоминают мне о Мелиссе.

Последний пленник — смуглый худой парень, что смотрит на меня коршуном. Мне становится не по себе.

Усталость даёт о себе знать, и я проваливаюсь в беспокойный сон. Мне чудится, что я вновь несусь в лес, в тот злосчастный день, а когда возвращаюсь — меня обвиняют в поджоге, заковывают в цепи и ведут на пустырь, чтобы свершить правосудие. Я вижу хмурый взгляд Джона. Замечаю в толпе Николь — и та смотрит на меня с укором. Хочется крикнуть во весь голос, что я не виновата, но в этот момент всё исчезает. Зато появляется огонь, и я вижу, как Мелисса и Эрнест тянут ко мне свои горящие руки…

Я просыпаюсь с криком, который больше похож на хрип.

Давно мне не снились кошмары. Кажется, теперь их стало на один больше.

Из-за моего крика некоторые пленники просыпаются и смотрят на меня непонимающими сонными глазами.

— Простите, — виновато бормочу я.

Своего голоса я не узнаю — он стал таким хриплым и чужим, что я уже начинаю волноваться, не сменила ли я случайно свою внешность?

Свой Дар я контролировать, к сожалению, практически не умею. Единственное, что в моих силах — сделать движения полностью бесшумными. Чтобы изменить свою внешность мне надо здорово испугаться.

В первый год жизни в приёмной семье я часто после пробуждения бросалась к зеркалу чтобы удостовериться в том, что моя внешность не поменялась. Позже я поняла, что обратно вернуть своё лицо для меня практически невозможно. И тогда я просто убрала воспоминания о своей истинной внешности в дальний уголок сознания и больше их не трогала.

Сейчас же мне вновь остро хочется увидеть своё отражение. Но прежде, чем я бездумно вскакиваю на ноги, та самая старуха вновь гладит меня по плечу, приговаривая:

— Бедняжка. Вчера так долго плакала.

Это меня немного отрезвляет.

Получается, всё в порядке: она меня узнала!

— Ага, все мы тут бедняжки! — ворчит вонючий мужик. — Заткнитесь и спите. Возможно, это последний отдых в нашей жизни. Тебе, бабка, терять нечего, а вот остальным сочувствую.

Говорит он с явным Вэльским говором и когда раскрывает рот, от него начинает нести прокисшим молоком. Я морщусь и отворачиваюсь, свернувшись клубочком. Старуха тоже замолкает, заворочавшись на сене. Почти до самого утра я лежу, уставившись вперёд, лишь на пару часов проваливаясь в дрёму.