Смирение - стр. 1
Болезненное состояние само есть вид злобы. Против него есть у больного только одно великое целебное средство – я называю его русским фатализмом без возмущения, с каким русский солдат, когда ему слишком тяжёл военный поход, ложится наконец в снег…»
Фридрих Ницше. «Ecce Homo».
Пролог.
Быков, очнулся. Он находился в малюсенькой одиночной камере тюрьмы без окон, если не считать ту маленькую щель в огромной, тяжеленной металлической двери, через которую охранники следили за заключёнными. Камера была настолько маленькой, что в ней даже кровати не было, посему Быков лежал на холодном бетонном полу, согреваемый лишь надетой на него одеждой – ветровкой, джинсами и пальто сверху.
Голова буквально раскалывалась, тело ныло от боли, мышцы гудели от напряжения. Быков ощупал себя и почувствовал на коже несколько синяков. Потрогав голову, нашёл у виска струп. По всей видимости его вчера порядком избили. Но только вот кто и по какой причине?
Он почти ничего не помнил, потому не мог понять, как здесь оказался, и кто его сюда посадил. В памяти всплывало только то, что его зовут Александр Быков, он играл в хоккей в клубе Нью-Йорк Рейнджерс на позиции форварда, был женат, но без детей, имел квартиру чуть поодаль от центра «Большого Яблока». Родился в России, там играл в хоккей, пока не переехал в США. Вспомнить же, что с ним происходило последние два месяца, он никак не мог. Последнее, что всплывало в памяти – сильная ссора с женой. А вот что было после скандала – сплошная чёрная дыра, а за ней белое пятно…
С трудом встав на ноги, он снял с себя пальто, решив посмотреть, есть ли что в карманах. Обнаружил он только бирку с внутренней стороны. Поднеся пальто к брезжившему через щель двери свету, прочитал, что на ней написано. Там было лишь только название «Ben Sherman».
«Дорогущее…» – подумал Быков, приученный с детства экономить на всём и уж тем более не переплачивать за бренд. Посему он не мог его купить, хотя позволить мог – деньги, играя в хоккей, зарабатывал, и далеко немаленькие. Кто-то ему его дал, либо он у кого-то отнял. Попытка вспомнить точно успехом вновь не увенчалась.
Ему более не оставалось ничего, кроме как постучаться в дверь и понадеяться, что кто-то отзовётся и ответит на все его вопросы. Так и сделал, и вскоре окошко надзирателя открылось. Быков посмотрел через него, увидев перед собой лишь стену с другой стороны.
– Тебе чего? – раздался откуда-то из пустоты грубый баритон.
– Извините, а не подскажете, почему я здесь нахожусь?
В ответ охранник только посмеялся.
– Ну ты даёшь, парень…
– Я серьёзно спрашиваю!
– А я серьёзно отвечаю.
– Мне бы узнать… Когда выпустят?
– Конечно. Скоро у тебя суд.
– Суд? – смутился Быков, – а по какому делу?
– Тебе что, память отшибло, придурок?
– А вам сложно ответить что ли?
– Слушай, пошёл к чёрту.
– Стойте! Стойте! Ответьте хотя бы, я ещё в Америке, или меня куда-то отвезли?
– Ну если мы с тобой на английском общаемся, то где ж нам ещё быть?
– В Англии, в Канаде, в Австралии… – смущённо отвечал Быков, – англоговорящих стран больше нет что ли?
– Короче, заткнись! Достал уже!
– Почему вы так грубите мне?
Окошко перед Быковым громко захлопнулось. «Вот урод…» – подумал он и сел на пол, стараясь вспомнить хоть что-то. В голове начали проступать какие-то апокалиптичные образы горящего Нью-Йорка, крики людей на фоне. Но более ничего, и это всё начинало пугать сильнее.
Вдруг он услышал в коридоре снаружи стук шагов. Следом прозвучал металлический голос:
– Открыть камеру 2402!
– Сэр, есть сэр! – отвечал знакомый Быкову голос охранника. Замок двери открылся, он отворил дверь. В лицо Саше забрезжил тусклый свет, чуть ослепивший его.
– Выводите его!
Быкова выволокли в коридор и потащили через здание тюрьмы на улицу. Там заковали в кандалы, посадили в клетку, где обычно катают цирковых животных. Тот только и успевал спросить у охранников:
– Что вы делаете?! Что происходит?!
Те не отвечали, но безмолвно выполняли свою работу, словно какие-то роботы.