Смертник - стр. 2

– Чем занимается? – с трудом ворочая языком, выдавил Фока.

– Точно не знаю, – пожал плечами Камбала.

– Вроде художник, картины рисует…

– …Завалю! – взвыл Алмаз. – Яйца, твою мать, прям отваливаются! И-и-и!

– Остынь, не дергайся! – посоветовал Чапа. – Радуйся, что вообще жив остался! Я слыхал о Парамонове, только, к сожалению, в лицо не знал. И-эх! Нос в лепешку! Ну да ладно, заживет.

– Вы, наверное, пацаны, белены объелись? – возмутился мало-мальски очухавшийся Фока. – За нами мощная бригада! А этот ваш художник… Тьфу! Один в поле не воин! Наставим ствол, вывезем в лес… Быстренько штанишки обкакает! Уж тогда оторвемся, проучим как положено!

– Хорош базарить! – оборвал приятеля Камбала. – «Ствол наставим!» Ишь Рембо выискался! Думаешь, Смертник волыны[2] испугается?! Держи карман шире! Парамонов – потенциальный самоубийца. Жить не хочет, но покончить с собой не может! Не из страха, а потому что православный. Церковь запрещает самоубийство. Вот он и сдерживается, не пускает себе пулю в лобешник, хотя очень хочет. Наставишь ты ствол, а он тебя мигом на запчасти разберет.

– Значит, надо сразу палить, издали, на поражение! – не сдавался Фока.

– Некоторые пытались, – вздохнул Камбала, – да ни черта у них не получилось. Будто заговоренный. Два раза Парамонова ранили, но не смертельно, а он в долгу не оставался. Стреляет, подлюка, не хуже, чем дерется!

– Погоди, я совсем запутался, – жалобно простонал Алмаз. – Если он желает умереть, то зачем не дает себя прикончить? Почему сопротивляется?

– Чужая душа потемки, – философски молвил Чапа. – Может, из принципа… Кстати, о Комаре. Не советую ему жаловаться. По мозгам схлопочешь. Шеф вряд ли рискнет связываться с Парамоновым. Смертник в случае чего такую нам резню учинит! Не к ночи будь сказано… Яйца же твои поболят да перестанут. Лед к ним приложи, стакан водки вмажь…

Алмаз задохнулся в приступе бессильной злобы…

Сознательное самоубийство – страшное преступление против бога, тягчайший безмерный непростительный грех хулы на Святого Духа… Это чудовищное деяние влечет за собой… бесконечную агонию в загробном инобытии, в узах адского сатанинского мрака… Необходимо взять себя в руки, всецело собраться и устоять. Боевая задача номер один не сорваться и выжить. В этом славная победа над дьяволом и явное посрамление нечистой силы.

А. Яковлев-Козырев, Д. Валюженин. Битва с падшими ангелами.

Из черного дула ТТ на меня смотрела Смерть, ласково улыбалась и манила рукой. Она выглядела отнюдь не отвратительной старой каргой, как принято считать, а прекрасной дамой с чарующими изумрудными глазами. «Иди, иди сюда! – шелестел в ушах вкрадчивый голос. – Ведь это так просто! Одно шевеление указательного пальца… Иди-и-и… милы-ый!» Я прижал ко лбу пистолет с патроном в патроннике, ощутив кожей прохладный металл. «Иди-и-и, милый! Ты так устал!» Или лучше выстрелить в рот?! Чтоб наверняка! Вдруг от моего лба пуля срикошетит?! Дурацкая шутка, не правда ли? Черный юмор, так сказать! Н-да уж! Однако в рот, пожалуй, надежнее. Дуло имело почему-то солоноватый привкус. Бах, и ты уже на небесах! мысленно перефразировал я известную фразу Горбатого из фильма «Место встречи изменить нельзя». Впрочем, на каких, к лешему, небесах?! В аду! Самоубийство прямое жертвоприношение сатане, вспомнились слова священника, которому я недавно исповедовался. Неожиданно мой взгляд упал на висевшую на стене икону с изображением Христа Спасителя. В голове сразу прояснилось, и мне стало стыдно. Господи! Что я творю! Прости, господи!!! Опять нечистый попутал! Я медленно положил ТТ на диван, глубоко вздохнул, затем решительно вынул обойму и передернул затвор, выбрасывая патрон из патронника. «Нет, сатана! Не получишь ты от меня такого подарка! Не дождешься, морда гнусная! Даже не мечтай!» Сквозь не зашторенное окно виднелось ночное небо с огромным сияющим диском полной луны.