Размер шрифта
-
+

Смертная чаша - стр. 15

– Больно мяконький ты, Федя. Ровно баба. Жесточи в тебе нет, а без жесточи – какой ты боец? Тьфу, размазня, а не боец. Лихости бы тебе каплю, Федя.

– Лихость, она от слова «лихо», брат.

– А иной раз и щепоть лиха не помешает. На бою мы не девку щупаем, мы котлы чужие с плеч сносим, злых рубщиков рубим. А ты что? Квашня квашнёй. Пропадешь! Что морщишься? Пропадешь ни за хрен в хорошей-то драке, я тебе говорю. Тебе бы сердце б надо окаменять, когда вышел с кем-нито сечься. Не навсегда, а так, на время, потом отмякнешь.

– Ты же братец мне, как я сердце окаменю?

Кудеяр метко харкнул, сбив тонкую сосульку с крыши. Прищурился.

– А хоть бы и брат… в сече братовьев нет. Это уж кто потом жив останется, те глядят, кто кому брат. А покуда рубимся…

Зло ощерившись, он пошел на Федора, поигрывая саблей легко, дерзко, словно мальчишка – гибким ясеневым побегом. Не остановишь, так махнет раз, другой, и вот уже до чела твоего добрался!

– Зло на тебя берет, никчемный ты, ровно мешок с назьмом. Не наш, не Тишенков! Очищу род от хилой крови, – холодно поизносил Кудеяр, придвигаясь к Федору.

Смотрел по-волчьи, точно выбирал, куда впиться зубами.

Федор бросил саблю.

– Ты что, дурень?! Рожу раскромсаю!

– Не могу я, Гюргя, с тобой рубиться, когда ты таков. Злобу в себе напрасно ты будишь. Я страстей не ищу и к чужим страстям не переимчив. А ты… как бы ты образ Божий в себе не исковеркал. – Федор говорил твердо и с прохладцею. – Не люблю таких игрищ, не балуйся!

– Вот тюря… – изумленно произнес Кудеяр, ловко вкладывая саблю в ножны. – Ничем тебя, бездельника, не раззадоришь.

От притворной его злости и следа не осталось.

Вернулись трапезничать. Схряпав горсть капусты, Кудеяр наконец приступил к делу, из-за которого приехал:

– Вот что, Федя… пора дурёху нашу замуж выдавать. Двадесять и четыре полных годка ей, засиделась в девках-то. Перестарочек…

Противу ожиданий тихоня оживился, глаза сверкают. Ну как же, домостроителен до тошноты, родолюбив… Отчего только сам супругу не заведет?

– Евдокеюшку?

– Дуньку, ясно. А кого еще? Будто вторая сестра имеется.

Федор весьма раздумчивым движением огладил тощую бородку.

– Есть ли жених достойный? Ко сговору ко свадебному подступались ле?

– В том-то и дело! Боевой товарищ мой, вместе татаровей бивали! Истинный храбрец! Большой воевода Дмитрий Иваныч Хворостинин!

И поглядел Кудеяр на брата победно. Вот, дескать, какого жениха я Дуняше добыл!

А Федор хмыкнул и принялся рассуждать о неясном и ненужном. Оно, конечно, говорил брат, Хворостинины Рюрикова рода, из младшей ветви ярославских князей. Нам, Тишенковым, они не в версту, честию выше. Вроде выходит приобретение. Батюшка товарища твоего на старости лет чин окольничего выслужил, мир праху его. Да и сам он от государя тем же чином ныне пожалован… А с другой стороны поглядеть, так не столь уж большой человек Димитрий свет Иваныч. В воеводах он всё больше во вторых да в третьих. Никаких людей великих на государевом дворе за ним и за родней его не видно. Хворостинины вообще люди не московские. Мы же, Тишенковы, хотя в думе не сиживали, но семейство истинно московское, с Годуновыми и Сабуровыми в родстве, а оне у государя ныне в большой чести…

Страница 15