Смертельное танго - стр. 3
Данила собирался с духом почти неделю, а потом все-таки позвонил по указанному в объявлении телефону. Приятный женский голос тут же предложил встретиться, и вот он, как последний дурак, уже сорок минут мерзнет в этом продуваемом всеми ветрами сквере. Даже газетенку рядом с собой положил для надежности, чтобы обладательница приятного голоса, не дай бог, его с кем-нибудь не спутала. Хотя с кем его можно спутать?! В сквере ни единой живой души, все нормальные люди сидят в тепле. Эх, были бы деньги, назначил бы встречу в каком-нибудь уютном кафе. Вести деловые переговоры за чашечкой кофе – оно как-то солиднее и респектабельнее, только вот денег нет… Скорее бы она пришла, эта чертова баба!
– Это ты Данила? – Голос доносился из-за спины, тот самый, приятный женский голос.
Не вынимая озябших рук из карманов, Данила обернулся и едва не присвистнул от неожиданности. Обладательница приятного голоса была не совсем женщиной. Вернее, совсем даже не женщиной…
Добела осветленные волосы до плеч, серьга в ухе, подведенные глаза и губки «бантиком» кокетливо намекали на то, что принадлежат они даме, но брутального кроя кожаный плащ, кадык и щетина были куда убедительнее. От недоброго предчувствия желудок заныл еще сильнее. Что это за чудо пожаловало?!
– Ну, я Данила, – сказал он не слишком приветливо. – А ты что такое?
– Я не «что такое», пупсик. – Чудо заправило за ухо осветленную прядь. – Я «кто такой». Позволь представиться, Эдуард Феоктистов – арт-директор клуба «Основной инстинкт». Если мы с тобой подружимся, а у тебя есть для этого все шансы, сможешь называть меня просто Эд.
– Шел бы ты отсюда, Эд, – буркнул Данила и украдкой осмотрелся в поисках свидетелей его нечаянного позора.
– Как это – шел бы отсюда?! – усмехнулся собеседник и, грациозно перемахнув через спинку скамейки, уселся рядом. Даже слишком рядом…
Данила поморщился и с многозначительной гримасой отодвинулся на максимально возможное расстояние.
Эд понимающе усмехнулся, подобрал со скамейки мертвый кленовый лист, посмотрел на Данилу со смесью интереса и жалости.
– Может, все-таки поговорим о деле, пупсик, а уже потом я пойду?
– Еще раз назовешь меня пупсиком, и я тебе что-нибудь сломаю, – пообещал Данила, разглядывая ободранные носки своих ботинок.
– Ой, какие мы грозные! Я уже трепещу! – На размалеванной роже насмешливо блеснули по-цыгански черные глаза. – Ты меня, пупсик, не пугай. Я, видишь ли, пуганый. Ну, будем разговоры разговаривать?
И было в его враз лишившемся мягких женских ноток голосе что-то такое, что заставило Данилу остаться.