Смерть в прямом эфире - стр. 8
Надеюсь, вы приедете. Я очень скучала по своим друзьям.
Целую,
Дженни.
Два
– Я хорошо помню тот вечер, когда он объявился, неся тебя на руках.
Глория слепо смотрит в окно над раковиной, опустив ладони в мыльную воду, хотя на самом деле ничего не моет. Снаружи царит прекрасная погода: ослепительно сияет солнце, буйство зелени и золота полно жизни. Не очень-то подходяще для похорон.
Глаза Глории затуманены за очками в голубой оправе, с тщательно подобранной подводкой в тон – и то, и то из моды восьмидесятых годов, как и прическа.
Формально хозяйка фермы занималась всем, но в действительности это означало, что она руководила, пока Вэл выполняла основную работу. Дела всегда обстояли подобным образом, и подготовка дома к поминкам не являлась исключением.
Девушка не возражала. Она не знала, что бы делала без поручений и хлопот, позволявших отвлечься от чувства… Какого? Утраты? Хотя в груди вибрирует нечто более похожее на гнев. Будь на ее месте одна из воспитанниц, Вэл посоветовала бы не торопиться, позволить себе испытывать любые эмоции, которые возникают либо которые просто хочется испытывать.
Папа умер, и она не имеет ни малейшего представления, что это значит для нее. И что меняет, если вообще что-то меняет. Он отсутствовал гораздо дольше, чем был мертв. Так странно глядеть на него, лежащего в гробу, такого спокойного. В лучшем костюме, без привычных рабочих перчаток. Вэл никогда не видела отца без них. Его руки кажутся слишком маленькими и хрупкими, морщинистыми, рябыми. Она с ужасом смотрит на них и жалеет, что сделала это.
Погодите-ка.
– Нес меня на руках? – переспрашивает Вэл.
Ей было восемь лет, когда они приехали на ферму. С какой стати отцу так поступать?
– Знаешь, мы все очень волновались за тебя, – комментирует Глория рассеянно, погруженная в свои мысли. Она достает стакан из мыльной воды, будто сама удивлена тем, как он там оказался. – Ты не разговаривала, совсем. Почти весь первый год. И иногда просто стояла посреди поля с закрытыми глазами, сжав левую руку в кулак и держа его правой, словно не хотела дать пальцам разомкнуться. Всегда одна и та же поза. Я даже начала переживать, всё ли у тебя в порядке. Ну, понимаешь… – хозяйка фермы стучит себя пальцем по виску, точно жест дает исчерпывающие объяснения, оставив на месте прикосновения пузыриться мыльную пену.
– Папа никогда не рассказывал…
Ничего не рассказывал, на самом деле. О чем они вообще говорили, когда он еще был способен связно излагать мысли? О ежедневных хлопотах. О самых примечательных моментах из той нехудожественной литературы, которую он читал в то время. Ни о чем важном, ни о чем таком, что могло бы вызвать какие-либо яркие эмоции. Существовали правила, и они соблюдались неукоснительно. Отец злился, когда Вэл пыталась нарушить их, например, прокрадывалась в дом, чтобы посмотреть телевизор со старшими детьми Глории. Возвращая дочь в их безжизненную лачугу, папа кричал: «Это опасно!»