Смерть в душе - стр. 27

Шварц, зевая, встал.

– Что ж, – сказал он, – пойду стирать белье.

Шарло развернулся и присоединился к Лонжену, который разговаривал с Пинеттом. Матье остался один на скамейке.

В свою очередь, шумно зевнул Люберон.

– Как здесь осточертело! – в сердцах произнес он.

Шарло и Лонжен зевнули. Люберон посмотрел, как они зевают, и снова зевнул.

– Эх, хорошо бы, – сказал он, – сейчас потрахаться.

– Ты что, можешь трахаться в шесть часов утра? – возмущенно спросил Шарло.

– Я? В любое время.

– А я нет. У меня трахаться не больше желания, чем получать пинки в зад.

Люберон ухмыльнулся.

– Был бы ты женат, ты б научился делать это и без желания, дурак! Что хорошо в траханье, так это то, что по ходу ни о чем не думаешь.

Они замолчали. Тополя дрожали, вечное солнце дрожало среди листвы; издалека слышался добродушный грохот канонады, такой повседневный, такой успокаивающий, что его можно было принять за шум природы. Что-то оборвалось в воздухе, и оса совершила среди них долгое изящное пике.

– Послушайте! – сказал Люберон.

– Что это?

Вокруг них было что-то вроде пустоты, странное спокойствие. Птицы пели, на заднем дворе кричал петух; вдалеке кто-то равномерно бил по куску железа; однако это была тишина: канонада прекратилась.

– Э! – удивленно протянул Шарло. – Э! Скажи-ка!

– Ага.

Они прислушались, не переставая смотреть друг на друга.

– Так все и начинается, – равнодушным тоном проговорил Пьерне. – В определенный момент по всему фронту наступает тишина.

– По какому фронту? Фронта нет.

– Ну, повсюду.

Шварц робко шагнул к ним.

– Знаете, – сказал он, – я думаю, сначала должен быть сигнал горна.

– Придумал! – возразил Ниппер. – Связи больше нет; даже если бы они заключили мир сутки тому назад, мы бы его все еще ждали.

– Может быть, война кончилась уже с полуночи, – сказал Шарло, смеясь от надежды. – Прекращение огня всегда происходит в полночь.

– Или в полдень.

– Да нет же, глупый, в ноль часов, понимаешь?

– Да замолчите же! – прикрикнул Пьерне.

Они замолчали. Пьерне прислушивался с нервным тиком на лице; у Шарло был полуоткрыт рот; сквозь оглушающую тишину они вслушивались в Мир. Мир без славы и без колокольного звона, без барабанов и труб, Мир, похожий на смерть.

– Мать твою! – выругался Люберон.

Гул возобновился, он казался менее глухим, более близким и угрожающим. Лонжен скрестил длинные руки и хрустнул пальцами. Он с досадой сказал:

– Черт побери, чего они ждут? Они думают, что мы еще недостаточно разгромлены? Что мы потеряли недостаточно людей? Неужели нужно, чтобы Франция полностью пропала, а иначе они не остановят бойню?