Смерть речного лоцмана - стр. 42

Гарри отварил себе в дорогу несколько картофелин, сложил их в мешок из-под сахара. И надел отцовскую синеватую куртку, которую отец оставил в хижине в тот день, когда они виделись последний раз, потому что день тогда был теплый, погожий, не то что сейчас. Он встал, подошел к очагу, распахнул плотные, тяжелые, будто одеревеневшие черные полы куртки, свисавшие ему до колен, расстегнул пуговицы на ширинке и помочился на затухающий огонь. Из очага взметнулось облачко аммиачного пепла и пара, словно взорвалась крохотная бомба. Гарри застегнул ширинку, запахнул полы куртки, развернулся и вышел из хижины.

Отца он нашел через полтора часа на одной из его троп: тот лежал, придавленный здоровенной веткой, тело окоченело и походило на припорошенную снегом глыбу. Гарри даже не разозлился, увидев, что эти падальщики, дьяволы, наполовину объели лицо отца и руки. Так уж вышло. По тем же законам и они поступали с кенгуру – ставили на них капканы, а потом находили мертвых, с запекшейся кровью вокруг пасти. И сейчас он смотрел на отца с тем же чувством, что и на кенгуру. Он был потрясен до глубины души. Розовые черепные кости мертвого отца выглядели точно так же, как розовые кости кенгуриной туши. Его потрясло то, как живые существа убивают друг друга и вернуть все обратно после смерти невозможно. Он отправился в хижину и возвратился с веревкой, топором и заступом. Разрубил ветку на части, чтобы оттащить с помощью веревки, затем отыскал неподалеку небольшой царственный эвкалипт, любимое дерево Боя, разгреб рядышком снег и вырыл в твердой, как камень, земле могилу. На работу у него ушел почти весь остаток дня. Под конец он снова почувствовал ужасную слабость. Гарри стащил отцовское тело в могилу, прикрыл изуродованную половину лица буковыми веточками и оглядел нетронутую половину, стараясь хорошенько запомнить. Но вспомнить потом он ничего не мог, кроме того, как ему было совестно, когда он глядел на отца и думал, что в своем выцветшем шерстеподобном рубище, прикрытый сверху буковыми ветками, отец и сам больше чем когда-либо походил на дерево. Поваленное, сломанное. Гарри засыпал могилу землей – поначалу он работал медленно, а потом все быстрее, поскольку, орудуя лопатой, он чувствовал, как душа его озлобляется. Почему отец это сделал? Злость внутри Гарри переросла в ярость – с такой же яростью и земля сыпалась в могилу, и так до тех пор, пока в душе его не осталось ни почтения, ни скорби, а лишь чувство, близкое к ненависти. Почему Бой оказался под этим деревом? Почему проглядел, как на него свалилась эта ветка, в то время как он, Гарри, ждал его в хижине, свалившись в лихорадке? Почему Бой забыл про него? Бросил его? Предал? Нет, вслух Гарри ничего такого не произнес. Гарри даже не мог подобрать слов, чтобы выразить то, о чем думал. Гарри только чувствовал – чувствовал, как эти мысли жгут его огнем. И вот могила засыпана – на ней вырос холмик земли. Ярость Гарри растворилась в холодном предвечернем воздухе быстро и без следа, как пар от дыхания. Он чувствовал себя так, будто внутри у него ничего не осталось: ни любви, ни ненависти, даже ни малейшего желания двинуться с места. И все же он побрел домой, но не успел сделать и шести шагов, как что-то заставило его оглянуться – бросить последний взгляд на могилу. Он увидел нечто необыкновенное. Царственный эвкалипт сплошь порос пышным лимонным цветом, словно шесть недель лета сжались в шесть мгновений зимы.