Смерть на голубятне или Дым без огня - стр. 4
– Это Карпухин Петр Порфирьевич. Он тут и проживал, – стал говорить городовому Купря. Люди волнуются по-разному: одни замолкают, другие же, напротив, не могут закрыть рта. Такая болтливость как раз и приключилась с писателем. – Я-то с ним совсем недавно свел знакомство. Мне его указали как человека, который мог бы продать глубей. Вон, видишь, братец, у него тут устроена голубятня. И в доме у него в клетке пара голубей сидит. Ты, братец, не подумай чего дурного.
Голуби волновались наверху, хлопали крыльями, словно тоже желали свидетельствовать о происшествии.
– Я пришел сегодня нарочно, чтобы осмотреть его голубятню и, может статься, выбрать пару птиц, – объяснял Иван Никитич равнодушному городовому, который на пояснения свидетеля никак не реагировал и смотрел куда-то в сторону. – Поначалу я в дом заглянул – нет никого. Я на двор – а тут такое дело.
Тем временем переполох, наделанный криком Купри и беготней дворника, был замечен соседями. От калитки к дому Карпухина потянулись какие-то люди, желающие узнать, что приключилось. Слышны были уже горестные восклицания и даже чей-то плач. Не оставаться с покойником и с мрачным городовым наедине было, вроде бы, с одной стороны, и хорошо. Но с другой стороны, Иван Никитич скоро ощутил себя в центре нехорошего внимания и понял, что оказался теперь навсегда связан с этим лежащим на сырой траве, почти незнакомым ему бездыханным Карпухиным. Скоро подоспел и журналист Артемий Ивлин.
– А вы, как я погляжу, уже тут! – Ивлин сразу заметил блокнот в руке Ивана Никитича и скривился. На лежащее рядом тело журналист взглянул без боязни, обошел его кругом, сделал какие-то пометки в записной книжке. Потом деловито вернулся на дорожку, ведущую к дому, брезгливо отряхнул светлые брюки, даже обмел краем платка ботинки и снова уставился на писателя.
– Вы, господин Купря, прямо как стервятник, падаль почуяли! Или, может быть, это вы его и укокошили? А что? Вот был бы любопытный поворот!
– И вам доброго утра, – буркнул Иван Никитич, сунул блокнот в карман и отвернулся. Скоро пожалеет этот вертихвост, что начал с оскорблений, не удосужившись даже поздороваться. Он, Ивлин, первым должен был бы поздороваться, он как никак младше, и прибыл к месту происшествия позднее, да и вообще… Ну ничего, скоро он узнает, что «стервятник» тут наипервейший и наиглавнейший свидетель. Вот подойдет к нему Ивлин, попросит сказать несколько слов для местного «Черезболотинского листка», и тогда Иван Никитич ему скажет… уж он ему скажет что-нибудь такое хлесткое, обидное. Что бы тогда ему сказать такого? Надо было придумать что-то в целом вежливое, но при этом оскорбительное. Ничего подобного в голову Ивану Никитичу не приходило. Он снова достал свой блокнот и записал: