Смерть на голубятне или Дым без огня - стр. 39
– И распоряжения о наследстве, – подхватил Иван Никитич. – Согласитесь: это странно, что Добыткова, привыкшая к богатству, не оставила себе никакого имущества. Может, и правда, в монастырь ушла? Но к чему скрывать? Вдруг родным бы захотелось ее навестить?
– Чем больше я думаю, тем более удивительным мне кажется этот ее поступок и тем понятнее смятение ее семейства, – доктор шагал легко, позвякивая содержимым своего медицинского саквояжа. – Поспешный отъезд совершенно не вяжется с характером Катерины Власьевны. Она такая ответственная хозяйка, во все вникает, во всем разбирается. При ней дело на широкую ногу было поставлено. На фабрике новейшие катальные машины появились. Товар за границу начали сбывать. Она сама за всем смотрит: чтобы чисто, спокойно шла работа. Заболей кто у нее на фабрике, так она сама за мной посылает и платит за лекарства. К своим фабричным на крестины и на венчания ходит. Каждого знает. И вдруг – уехать? Отказаться от всего? Да вот так, попрощавшись одним лишь письмом… Да и не письмом даже, считай, запиской. Как-то это подозрительно даже.
– Что же, Лев Аркадьич, уж не полагаете ли вы душевный недуг? Бывает ведь такое, что человек столько забот на себя взвалит, что в какой-то день раз – и не выдержит, умом тронется.
– Такое, и верно, случается иногда. Нервный срыв от переутомления. Но мне кажется, тут что-то другое. Она ведь не просто села и уехала куда глаза глядят, а написала письмо и предварительно составила документы, касающиеся ее имущества. То есть, надо полагать, обратилась к душеприказчику. Стало быть, это был не минутный порыв, а обдуманное решение. Nihil habeo, nihil curo – ничего не имею, ни о чём не забочусь.
– А что если… – задохнулся от новой догадки Иван Никитич, – что если ее похитили и под угрозами заставили написать это письмо и составить документы с отказом от всего нажитого богатства? Она ведь, насколько я понял, дама весьма состоятельная!
– Ох, что за фантазии, – покачал головой доктор. – Запишите в свой блокнот. Выйдет неплохой роман. «Похищение купчихи».
Иван Никитич обиделся и замолчал. Некоторое время перед его мысленным взором рисовались романтические картины. Вот группа разбойников в пестрых арабских одеждах едет верхом по скалистой тропе. У одного через седло перекинуто тело похищенной женщины, ее волосы растрепались и развеваются на ветру. Хотя нет, думал Иван Никитич, от Черезболотинска до южных границ далековато выйдет, пусть лучше будут морские разбойники. И вот уже лодка скачет на серых северных волнах, пираты гребут к своему кораблю. Пленница брошена на дно лодки, в мольбе она протягивает связанные руки к похитителям, но те глухи к ее слезам. Глухи к слезам? Иван Никитич задумался, можно ли так сказать. Если это громкие рыдания, то, пожалуй, можно, но ежели это тихие слезы, то тут должна быть слепота, а не глухота. В случае же, если слово глухота употребляется как синоним бесчувственности, наверное, можно оставить и глухоту. Филологические раздумья писателя прервал доктор: