Смерть Калибана. Повести - стр. 32
«Да, я тебе верю! Но почему мы сегодня здесь?», – робко спросил Николай».
«Узнаешь, узнаешь немного позже», – отозвалась в нём мысль вепря.
Он был впереди Николая и казался на фоне темного неба огромной глыбой, окруженной ярко мерцающими точками на конце каждой щетинки. Они сливались в ореол, и только свет янтарно-желтых глаз Калибана не позволяли казаться им роем мириад светлячков. «Очень красиво», – подумал Николай. Вепрь, взглянув на него, послал в ответ благодарную улыбку.
«Ну, вот мы прибыли», – сказал он, и Николай, стремительно и плавно, будто на гигантских качелях, скользнул вниз, вознесших ранее его в высь, в переливы темного мерцания небес, и пребывавших там до этого времени. Оказавшись на земле, Николай дивился тому, что окружило его на лесной поляне. Тут были деревья, покрытые легчайшим светящимся мхом, от зеленоватого света которого всё вокруг стало матово-призрачным. Этот невыразимо приятый свет завораживал взгляд, и Николай чувствовал, как он вливается в его глаза животворной струей. Трава под его ногами трепетала легкими волнами, будто кто-то невидимой щёткой причесывал её. Запах травы, как целительный бальзам проникал в его мозг и Николай, вдыхая фантастический коктейль ароматов, чувствовал опьянение и блаженство.
Он очнулся от прикосновения. Калибан стоял рядом, погруженный в свои мысли. Из-под закрытых век по его щеке блеснувшей искоркой скатилась тяжелая слеза и исчезла в нежных перекатах травы. «Вот здесь я родился…», – печально прошептал он. Николай почувствовал это. «Почему ты грустишь?». «А ты прислушайся к себе, к тому давнему, спрятанному далёким временем, своему детству…».
Он не договорил, а Николай уже был весь объят теплой легкой дрожью, от которой заныло и забилось учащённо сердце. Всё вокруг вдруг показалось ему знакомым до мельчайшей чёрточки. Вон там стоял тополь… Тот самый, на макушку которого залез на спор. Предательски подломившийся сучок под его ногой заставил пережить страшное и сладкое до жути короткое мгновение падения. Он ощутил только что его вновь, когда скользнул с высоты на эту поляну. А за той рощицей угадывался дом, где он провёл всё свое детство. Был там и просторный двор, в котором ранним солнечным утром голос матери, скликающей на кормежку пернатую живность, пробуждал его от мягкого томления сна. И там, он знал это, словно видение стояло перед глазами, росли в палисаднике пунцовые георгины, свисавшие через раскрытое окно, у которого он спал. Летние грозы накатывались на него гулкими густыми раскатами колокольного звона, серебряными, невесомыми шорохами волн. Николай стоял, широко открыв глаза, в которых отражались яркие картины, запечатленные несмываемыми красками детства.