СМЕРШ. Один в поле воин - стр. 9
– Дурачок!
– В смысле?
– Самострельщик.
– Кто-кто? – не сразу понял Петр.
– Фрица увидал, в штаны наложил и пальнул себе в руку. Что с них возьмешь? Молоко на губах не обсохло, и тех под пули.
– Я-я-я… в бою. Я не виноват… – лепетал в свое оправдание боец.
– Да мне какая разница, я тебе не особист. Жалко таких, как ты, пожить не успели, а их если не фриц, так наши шлепнут. Будь трижды проклята война! Всех вывернула наизнанку! – в сердцах произнес бывший шахтер.
В ответ послышались всхлипы. Мальчишка-боец заплакал навзрыд. Жалость к нему охватила Петра, но он не смог найти слов утешения и замкнулся в себе. Бывший шахтер тоже смолк и возвратился на место. В наступившей тишине были слышны только унылый вой ветра в щелях чердака и мерные шаги часового.
Шло время, об арестованных будто забыли. Короткий зимний день подошел к концу, в сарае сгустились сумерки. Вместе с ними все сильнее давали о себе знать холод, тысячами иголок терзавший измочаленное тело, и голод, мучительными спазмами отзывавшийся в пустом желудке. Спасаясь от них, Петр зарылся в сено и принялся жевать засохшие стебли.
Грохот засова на двери заставил его встрепенуться. Отбросив в сторону сено, он выглянул наружу. В дверном проеме, в блеклом лунном свете, прорезался силуэт часового. Сердце Петра екнуло, и пронзила леденящая душу догадка: «Конец».
– Шпионы, самострельщики и прочая шваль встать!!! – рявкнул часовой.
Арестованные поднялись с земли и, переминаясь с ноги на ногу, ждали, что последует дальше.
– Че, как не живые? Всем на середку! – подгонял часовой.
Петр первым шагнул вперед, рядом пристроился бывший шахтер, а за ним раненый боец. Они не решались поднять глаз и посмотреть за спину часового. За ним маячили двое.
«Вот ты и отвоевался. Как все глупо», – промелькнула убийственная мысль у Петра, и он от бессилия заскрипел зубами.
Об этом, вероятно, подумали и другие арестованные. У мальчишки-бойца окончательно сдали нервы, он рухнул на пол и взмолился:
– Дяденьки, пожалейте! Я не виноват. Я…
– А ну цыц, сопляк! Пулю на тебя жалко! – цыкнул на него часовой и позвал: – Раздатчик, заноси гадам баланду!
«Баланду?! Значит, еще не конец!» – встрепенулся Петр.
Он не слышал, что там бубнил часовой, как звякнули миски и ложки, брошенные на землю, непослушными руками взял кусок зачерствевшего ржаного хлеба и принялся торопливо глотать баланду. Она напоминала то ли жидкую кашу, то ли густой суп, но ему было не до того, голод заставил забыть обо всем. Последним кусочком хлебной корки он собрал остатки со дна и, чтобы на время обмануть сосущую боль в желудке, положил под язык. Бывший шахтер и мальчишка-боец не спешили и медленно цедили варево. Раздатчику надоело ждать.