Смех и грех (сборник) - стр. 34
– Покаяться не пробовал? – тихо спросил внезапно протрезвевший Коля. – Может, исправишься?
– Поздно мне, – мрачно усмехнулся Светлов, – поезд ушел!
В этот момент дверь распахнулась, и в бар ввалился сияющий торжеством Генка Кривой. Он только что со вкусом набил морду Нелиповичу, а также отнял все деньги, которые обнаружил у «подающего надежды молодого патриота». Заимев наличные, Генка решил на митинг не возвращаться. Зачем на солнце париться? Теперь есть на что выпить. Он громогласно потребовал у бармена бутылку водки и, усевшись за соседний столик, принялся хлестать ее прямо из горлышка.
– Надо думать, как домой вернуться, – говорил тем временем шофер. – Противно здесь!
– Какая разница! – устало отмахнулся Светлов. – Везде то же дерьмо. Тут, по крайней мере, сразу видно кто есть кто…
– Что ты сказал?! – зарычал со своего места Генка, услышавший последние слова. – Ты кого дерьмом обозвал?
Кривой не понял сути разговора, да она его, по правде сказать, и не интересовала. Нужен был повод подраться.
Он грозно поднялся со своего места. Публика в баре притихла. Витя, брезгливо сморщившись, шагнул навстречу. Кривой опешил. Он привык, что все его боятся, норовят убежать. Незнакомец молча глядел на Гену жестокими, тигриными глазами.
– Я сказал, что ты дерьмо! Дальше что? Второй глаз выбить?
– Да вы чего, ребята, вы чего, – забормотал перепуганный Гена. – Я пошутил только. Давайте выпьем вместе, а?
– В жопу себе залей! – резко ответил Светлов, возвращаясь на свое место.
– Вот пожалуйста! – криво улыбаясь, сказал он Коле. – Типичная шавка. Здоровая, наглая, но трусливая. Здесь, когда проспится да до Кащеевых богатств доберется, так и станет выглядеть. В другом месте будет человеком казаться. Но суть-то не меняется!
Посидев еще некоторое время, приятели вышли из бара. Они не заметили, как прошел день. Солнце клонилось к закату. Светлов отправился в гостиницу, заливать водкой тоску зеленую, а Коля принялся чинить автобус. Он мысленно дал себе слово, что ни часу лишнего не задержится в проклятом городе. О Кащеевом золоте шофер даже не думал, помнил за собой грехов множество. Одна служба в Афганистане чего стоит! Он заскрипел зубами, отгоняя непрошенные мысли, но не тут-то было!
Кто-то услужливо, как в кино, демонстрировал Коле картины прошлого. Вот он, двадцатилетний, безжалостный, перепахивает танком мятежный кишлак. Вот расстреливает в упор из автомата пленного партизана. Вот издевается над молодым солдатом. «Москвич хренов, – рычит Коля, методично ударяя парня кулаком в грудь, – отъелся на столичных харчах». Вот опять тот же «молодой» через несколько дней, с отрезанными ушами, выколотыми глазами: затравленный «дедами», он убежал из части и попал в плен к душманам. Вот еще многое и многое, о чем хочется забыть, да не получается!