Смех бессмертных - стр. 2
Разум омывают воды подсознания. Приходит дрема, полная образов мутных, как запотевшее стекло. Вереница их тянется седым туманом, свитым из сотен душ; тянется в сторону страшного суда разорванных солнц: вот Геродот, вот Александр, вот Хидр, вот Понсе де Леон… Охотники за вечностью, за Источником, они шагают к краю пропасти, испивают из золотых чаш и захлебываются отчего-то черными, солеными живительными водами; постепенно сходит на нет дыхание, но память о них – плотный дым – вдруг вспыхивает божественно-золотым. А они захлебываются, захлебываются, захлебываются, воздуха все меньше, меньше, меньше…
Будильник пронзает его парисовой стрелой. Грецион просыпается, сплевывает воду. Молча усмехается: чуть не утонул в собственной ванне.
Он грезит о вечности, ищет ее с тех пор, как врачи поставили страшный диагноз, с тех пор, как сказали, что к сорока тело его изношено, будто к семидесяти, с тех пор, как признали легкую седину не баловством генетики, а мольбой организма о помощи… Грецион Родосский поднимается, мокрой рукой отключает будильник – со второго раза, сенсор не реагирует на холодные призрачные касания, – берет махровое полотенце и вытирает голову. Вспоминает вереницу фигур, его верных спутников, личных евангелистов на дороге к Источнику, поросшей терновником, чертополохом и голубой травой боли: Геродот, Александр, Хидр, Понсе де Леон… Грецион вспоминает и усмехается, теперь вслух: глупцы, вот кто они! Глупцы, искавшие способ сделать вечным тело, душу, иногда – и то, и то одновременно. Вечность ли это? Едва ли. Дорога к бездне, в темноте которой теряется все и вся. Но он знает секрет. Вечность – не в водах Источника. Вечность – в нектаре памяти.
Пока живо имя, жив человек. Но разве есть у него другие спутники? Нет. Грецион неустанно доказывал это – и продолжает доказывать, – всем друзьям и коллегам, всем врагам и доброжелателям. Чтобы отыскать золото нибелунгов и выжить, сперва нужно сохранить свое имя, несущее отпечаток памяти, в веках. Сделать так, чтобы шоу всегда продолжалось, принести людям огонь или просто зажечь лампочный свет в их домах – неважно. С тех пор как он испытал гибель сотен миров, твердит это при каждом удобном случае: на открытых лекциях, в командировках, на ученых советах и во время дружеских посиделок с гитарой. Как мудры, вновь думает Грецион сейчас, выключая гипнотическую флейту, кутаясь в полотенце и смотрясь в запотевшее зеркало, были древние египтяне: запутали всех витиеватым языком магических трактатов, на деле твердящих лишь одно – сохрани имя свое, сохрани память о себе. Похороненные в пучине забвения, верные дети нильской долины однажды явились миру вновь, и память о них живет, и они, никогда не касавшиеся иссохшими губами живой воды Источника, вечны, вечны, вечны…