Слушай песню ветра. Пинбол 1973 - стр. 6
«Пинбол-1973» я написал в следующем году, как продолжение «Песни ветра». Я так же продолжал работать в своем кафе и писал роман по ночам, за кухонным столом. Со смесью нежности и легкого смущения я называю эти два своих романа «кухонной прозой». Вскоре после окончания «Пинбола-1973» я принял решение продать бизнес, целиком посвятил себя литературе и начал писать настоящий большой роман «Охота на овец». Этот роман я считаю подлинным началом своей писательской карьеры.
В то же время два произведения «кухонной прозы» тоже занимают особое место в моей карьере как писателя. Они для меня – как старые друзья. С ними наверняка уже не встретишься и не поговоришь – но и не забудешь об их существовании. Для меня тогдашнего они важны и незаменимы. Они поддерживали меня на моем пути и согревали мне душу.
И тридцать лет спустя я отчетливо помню тяжесть вдруг наполнившихся ладоней в весенний день на трибунах стадиона «Дзингу». И помню тепло раненого голубя в тех же ладонях, когда в другой весенний день год спустя я подобрал его у начальной школы Сэндагая. Всякий раз, когда я думаю о том, что значит «написать роман», у меня всплывают в памяти эти ощущения. Такого рода память заставляет меня верить в то, что я все-таки ношу в себе нечто, и мечтать о том, во что это нечто можно воплотить. Прекрасно, что эти чувства до сих пор во мне живы.
Июнь 2014 г.
Слушай песню ветра
«Такой вещи, как идеальный текст, не существует. Как не существует идеального отчаяния».
Это сказал мне один писатель, с которым я случайно познакомился в студенчестве. Что это означает на самом деле, я понял значительно позже – а тогда это было неплохим утешением. Идеальных текстов не бывает – и все.
Тем не менее, как только дело доходило до того, чтобы написать что-нибудь, на меня накатывало отчаяние. Потому что круг возможных тем был ограничен. Например, про слона я еще мог что-то написать, а вот про то, как со слоном обращаться, – уже вряд ли. Такие дела.
Восемь лет передо мной стояла эта дилемма. Целых восемь лет. Срок немалый.
Но пока учишься чему-то новому, стареть не так мучительно. Это если рассуждать абстрактно.
С двадцати с небольшим лет я все время стараюсь жить именно так. В ответ – бессчетные оплеухи, непонимание, обман, но в то же время – и драгоценный опыт. Приходили какие-то люди, заводили со мной разговоры, с грохотом проносились надо мной, как по мосту, и больше не возвращались. Я же сидел тихо, даже рта не открывал. И так встретил последний год, который оставался мне до тридцатника.
А сейчас думаю: дай-ка расскажу.