Слой Ноль - стр. 18
– Эй… ты чё… – медленно сказала она.
Шлюха была пьяна – еще со вчерашнего дня, а может, и с позавчерашнего.
– Упала… упала я… – выговорила она с усилием. – Витек. Ты… Витек… у нас пиво есть?
Мухин с отвращением наблюдал, как бабища, цепляясь за мокрое колесо, поднимается на ноги, как она одергивает кожаную юбку, и всё пытался вспомнить, откуда она взялась, а главное – сколько надо было принять на грудь, чтоб разделить ложе с такой выдрой.
– Ползи отсюда, – процедил он.
– Довези… – она снова икнула, – довези до бара. А?..
– Как тебя зовут? – неожиданно спросил Мухин.
– А тебе… што? – женщина заняла вызывающую, по ее мнению, позу. – Тоже мне… ка… кха…
Он испугался, что ее вырвет, и поспешно отступил.
– Кхавалер нашелся! – заявила она и, лихо крутанувшись на каблуке, поплелась к мусорным бакам.
– Погоди! – крикнул Виктор.
– Ну, – она обернулась и одарила его иронической улыбкой. – Ну и чё?
– Слушай, мы вчера с тобой на дачу не ездили?
Женщина пошаталась, как бы в раздумье.
– Торчок ты конченый, понял? Дача!.. Твоя дача в Магадане. Понял?
Мухин рухнул на продавленное сиденье и с опаской потрогал приборную панель. Поверхность была теплая, твердая, пыльная – абсолютно материальная. Он повернул к себе зеркало и ощупал недельную щетину. И посмотрел на часы.
Одиннадцатое июня, пятница, девять утра.
– Ох, ты-ы… – проронил Виктор.
Он машинально сунулся во внутренний карман и уже выудил оттуда паспорт – пластиковую карточку размером с обычную кредитку, как вдруг сообразил, что подсказки ему не нужны, и не глядя опустил карту обратно.
С новосельицем, Виктор Иванович…
Синяя «девятка», дача по минскому шоссе, неизвестная супруга Настя – всё осталось где-то там, в другом слое. А здесь?..
Гнилой «Мерс», хулиганское перышко и потная, в разводах, майка с дешевым слоганом «Ищи меня, Смерть». И эта, как ее… просто «выдра». Виктор даже имени ее не знал – зачем оно ему? Когда тянуло на экзотику, он вылавливал толстозадую у бара «Огонь & Вода». За «марочку» старая выдра делала такое, чему смазливеньким малолеткам, как говаривал Ульянов-Ленин, еще учиться и учиться.
– Дерьмо! – сказал Мухин. Не кому-то там на небе или в этом тухлом дворе. Себе сказал, самому себе лично.
Жена не устраивала? Машина не понравилась? Дачу найти не пожелал? Так получай же, Витек…
Сегодня всё было на месте: детство, отрочество, юность и что там еще полагается… Мухин помнил эту жизнь ровно настолько, насколько ее помнит любой нормальный человек. Однако от любого нормального он отличался еще и памятью о другой – чужой или своей? – жизни.