Слово и дело. Книга первая. Царица престрашного зраку. Том 1 - стр. 14
– Вон летят сюда галки, – показал служитель Караме. – Не пора ли вам, граф, опробовать свою новую фузею?
Миллезимо вскинул ружье – выстрелил. Над притихшей Яузой, над усадьбами, утонувшими в снегах, четко громыхнуло. А со стороны дворца Лефортовского, скользя и падая, бежали по солнечной ростепели русские гренадеры. На ходу они примыкали штыки.
– Что бы это значило? – удивился Миллезимо…
Первый же гренадер, добежав до посольского возка, рванул Миллезимо из саней наружу, атташе запутался ногами в полсти.
– О, какое лютое наказанье ждет вас за дерзость эту! – кричал он по-чешски, надеясь, что русские поймут его.
Лошади дернули – Миллезимо остался в руках гренадеров, и они поволокли атташе через речку по снегу.
– Куда вы меня тащите? – спрашивал он.
На крыльце дома князей Долгоруких стоял, налегке, без шуб, сам хозяин – возможный тесть легковерного цесарца. Гренадеры доволокли Миллезимо и бросили его возле ступеней.
– Любезный князь, – поднялся атташе, – что происходит на глазах всей слободы Немецкой? Я жду ответа и гостеприимства, каким столь часто пользовался в вашем доме.
– Весьма сожалею, граф, что вы попались этим молодцам. Но таково поступлено с вами по воле государевой.
– В чем провинился я? – спросил Миллезимо.
– По указу его величества под страхом наказания свирепого запрещено иметь охоту на тридцать верст в округе Москвы…
В мутном проеме окна Миллезимо вдруг разглядел испуганное лицо княжны Екатерины Алексеевны и загордился сразу:
– Указа я не знал. Но я стрелял по галкам.
Долгорукий плюнул под ноги цесарца и спиной к нему повернулся, уходя прочь. Лица княжны в окне уже не виделось. Значит, не блистать ему в Вене с русской красавицей… Вышел на крыльцо лакей-француз и сказал:
– Не обессудьте, сударь, на огорчении: в этом доме принимают русского императора, но совсем не желают принимать вас…
Отвадив Миллезимо, князь Алексей Григорьевич сыскал в комнатах свою любимицу – Екатерину. Еще издали оглядел дочь: «Хороша, ах, до чего же хороша бестия… Воистину – царский кусок!» Княжна стояла возле окна, и по тряске плеч ее отец понял: видела дочка, как отшибали цесарца, и теперь убивается…
– Ну-ну, – сказал поласковей, – будет грибиться-то… Экими графами, каков Миллезимо, на Руси дороги мостят!
Лицо дочери – надменное, брови на взлете – саблями.
– Я, тятенька, вашим резонам не уступлю, – отвечала. – Кто люб, того и выберу. Девицы варшавские эвон какие свободы ото всех имеют. Даже по женихам без мамок одни ездят…
Алексей Григорьевич поцеловал дочь в переносие:
– Слышь-ка, на ушко тебе поведаю… Государь-то наш император уж больно охоч до тебя, Катенька.