Слово атамана Арапова - стр. 83
Киргизы быстро освободили купленных пленников от веревок и передали мускулистым усатым воинам, стоявшим все это время со скрещенными на груди руками позади сделавшего свой выбор вельможи. Как бы то ни было, но казак обрадовался, что его увели с торгов, потому как посрамления на рынке он получил сполна.
Возле великолепного дворца им приказали остановиться. Вышедший из ворот старик тщательно осмотрел купленную пару: нет ли переломов, вывихов, порока какого или болезни. Затем повел их мимо дворца какими-то площадями и торговыми улицами, где местные жители забрасывали пленников грязью, сухими комьями глины, камнями. Но вскоре их ввели в какие-то ворота, которые сразу же захлопнулись, как только Гурьян и Матрена миновали арку.
Приказав им остановиться, старик куда-то исчез, оставив в тесном дворике лишь двух воинов свирепого вида. Отсутствовал он долго. Казак почувствовал обессиливающую дрожь в коленях и присел на землю. Матрена, подогнув ноги, села напротив. Несчастья, обрушившиеся на этих людей, невольно сблизили их. Женщина закрыла лицо руками и горько зарыдала:
– Хосподи, стыд-то какой. Што ж я руки-то на себя не наложила?
На лице ее отражалась сильная душевная мука, глаза потускнели от слез, веки были красны. Гурьян почувствовал, что в его застывшем сердце что-то дрогнуло – то ли от злорадства, то ли от сострадания. Легким покашливанием он прочистил горло и сказал мягко, почти робко:
– Пошто слезы зазря проливашь? Здеся энтим нико не проймешь.
У Матрены между соболиных бровей прорезалась глубокая морщина.
– Не со зла оне. От обиды. – Женщина шмыгнула раскрасневшимся носом, и ее глаза блеснули, но казак не знал, что тому причина – оскорбленная гордость или вновь набежавшие слезы.
Он с сомнением покачал головой:
– В полон как тя угораздило? Обычно баб кыргызцы токмо в больших набегах добывают.
– А меня вота и Антипа, мужа мово, и без набега басурмане добыли.
В голосе Матрены явственно послышалось такое искреннее огорчение, что сердце Гурьяна сжалось от чужой боли.
– Как энто? Не слыхивал я, штоб оне в поход нынче ходили.
– Да не… Не оне к нам, то мы с Антипом на их сторону ходыли.
Женщина справилась с волнением, тяжело вздохнула и, не дожидаясь вопросов от казака, продолжила:
– Луга виной тому. Оне на кыргыз-кайсацкой стороне – загляденье!
– На левом берегу-то? – уточнил Гурьян.
– Ага. Кыргызы треклятые як слепни у берегов вьются. Так и зрят злыдни – нет ли какой добычи!
– А вы як же к ним угодили? Аль на травку позарились и на сенокос на кыргызский берег подались?
Куракин неспроста задал Матрене этот вопрос. Он хорошо знал, что казаки часто косили сено на левом, киргизском, берегу Яика, но делали это артелью. На время сенокоса почти всем Яицком туда переезжали. Мужчины косили и сторожили лагерь. Казачки сушили сено и складывали его в копны. Киргизы хоть и находились рядом, но нападать не решались, хорошо зная, что отпор будет крепкий. Нападали они лишь на тех, кто случайно отбивался от артели. Но вот случай с Матреной? Неужели степняки осмелились отбить женщину с мужем от артели?