Слово атамана Арапова - стр. 6
Когда девушка вбежала в горницу, мать сидела на скамье и безучастно смотрела на образа. Цвет ее лица уже не напоминал собою небо перед грозой, но нездоровый желтый оттенок на впалых щеках говорил, что радоваться нечему. Нюра и вошедшая за ней следом сестра Маша осторожно уложили обессилевшую женщину на скамью, укрыли одеялом и, присев у изголовья, терпеливо дождались, когда мать заснет.
Затем сестры вышли из хаты и расположились на завалинке, спрятавшись от ярких лучей солнца под раскидистыми ветвями осокоря.
Первой заговорила Нюра. Она покосилась на пасмурное лицо сестры и тихо сказала:
– Мама шибко хворает. Боюсь я, Маня, што она…
– Скорее бы отмаялась, сердешная. – Маша тяжело вздохнула и окинула безразличным взглядом подворье. – Не жисть энто. Кому падучая прилипнет, лекарь сказывал, знать, пора собираться.
– Куды собираться-то? – не поняла Нюра.
– Знамо куды, душою в небеса, а телом в землю. Нас уж соседи сторонятся: заразиться хворью черной пужаются.
– А Севастьян твой эдак же думат?
При упоминании о муже Мария поджала губы и обиженно сказала:
– Об чем говоришь-то, глупая. Ево как по голове саблей кыргызы оховячили, так вон боле не думат. Ладно хоть руки-ноги целы и к хозяйству охоч.
Сестры помолчали. Мария сокрушенно вздохнула и посмотрела на плетень:
– Не лежала у мя душа к нему. Хоть пропади! А теперь и боле. Калека ведь…
Нюра заерзала на завалинке. Ей не нравилось, когда сестра плохо отзывалась о своем муже Севастьяне, тихом и безобидном казаке. Желая сгладить тягостное впечатление от ее слов, она покосилась на Машу и сказала:
– Да будя ты, будя. Ну, чем Севастьян те не муж? И любит, и по хозяйству все справно ладит.
– А глаз мой на нево не глядит! – отрезала сестра и резво поднялась с завалинки. – Пойду я, пожалуй. Ты за матушкой приглядывай да не забудь, што завтра базар. Подем на народ поглазеем да себя покажем.
Проводив Машу полным сожаления взглядом, Нюра съежилась от появившегося вдруг нехорошего предчувствия. Предложение сестры сходить на базар она почему-то встретила не с прежним восторгом, как раньше. Ей не хотелось отлучаться от больной матери, но…
Неожиданно она вспомнила Степку, его румяное несколько удивленное лицо, которое всегда сияло при их встрече. На лице юноши отражалась та неподдельная доброта, которая волновала девушку, заставляя то краснеть, то бледнеть, испытывая состояние невыразимого счастья. Все его братья пали в походах, мать едва не сошла с ума.
Нюра вспомнила его дядю Никифора, и на ее лицо легла тень. Этот огромный казак пугал ее. Особенно она боялась его с того памятного дня, когда он настиг девушку на улице и, обдавая перегаром, пытался поцеловать. В те ужасные минуты он напоминал собою страшного оборотня, а его звериная сила… Он едва не забил до смерти свою жену Груню, которая, к счастью Нюры и своему несчастью, оказалась рядом и попыталась оттащить ополоумевшего Никифора. В порыве дикой злобы он швырнул Груню на землю и пинал до тех пор, пока не подоспел атаман Меркурьев с десятком казаков. Нюра помнила суд над дебоширом, его прилюдную порку на майдане и позорное изгнание из городка.