Слишком живые звёзды 2 - стр. 74
– Если мы и являемся героями какой-нибудь книжки, то тогда её автор явно безумец. Придумать такой ужас… – Женя взглянул на окно, открывающее вид на пустую, мёртвую улицу. – Я вот не верю в судьбу. Будь это хоть книга, хоть фильм, в конце концов мы же сами выстраиваем себе жизнь. Я уверен, у нас всё будет хорошо. Если про нас и пишут книгу, то финал точно будет счастливым.
– И мы будем жить долго и счастливо?
– Да, – Рэндж вновь улёгся между ними и, не оставив никому выбора, заставил каждого себя поглаживать. – Будем жить долго и счастливо. Правда, Рэндж?
Он ответил бодрым лаем и вытянул лапы вверх, наслаждаясь сладостными потягушками и массажем в четыре руки. В небольшой комнате опустевшей гостиницы, на одной двуспальной кровати сидели мужчина и женщина – парень и девушка в глазах друг друга. Плавающая вокруг тишина теперь не казалась пугающей, а даже наоборот – отделяла и убирала лишние звуки, будто хотела слышать лишь дыхание влюблённых…и одно собачье, полное радости от мягких поглаживаний. В воздухе парили мелкие пылинки, пронизываемые лучами солнца. Они ложились на кожу и согревали её, но всё же не могли согреть так же, как внутренняя теплота. Женя передавал её Кате, а Катя передавал ему свою – ту немногую часть чего-то тёплого, что всё ещё сохранилась под слоем льда.
– Повтори ту фразу, которую ты сказал во время танца.
На миг карие глаза вопросительно блеснули, но уже через секунду в них промелькнуло понимание, пробежав по глубине чёрных зрачков.
– Надежда – это огонь, согревающий нас.
Рэндж одобрительно гавкнул, вызвав общий смех. Но хоть Катя и смеялась, её взгляд оставался восхищённым, устремлённым на Женю.
Петербург всегда завораживал своей красотой. Любой фотограф, имевший вкус, мог создать здесь тысячи шедевров, запечатлев на плёнку городские пейзажи. Исаакиевский собор влюблял в себя, Казанский захватывал дух своим величием, своими огромными колоннами, стоящими рядом друг с другом подобно солдатам, а у «Медного всадника» хотелось стоять вечность, восхваляя скульптора, так умело создавшего коня и восседающего на нём императора.
Но всё это меркло перед новой красотой, только-только открывшейся уцелевшим жителям. И это были призрачные улицы, освещаемые утренним солнцем. Никогда прежде Женя не думал, что какой-то пейзаж сможет сбить его с толку и остановить, но именно это и произошло, когда они все втроём вышли из гостиницы, ступив на тротуар. Их встретили тёплый ветер и гробовое молчание погибшего мира, на трупе которого всё ещё копошились мелкие вошки. Улица простиралась далеко вперёд широкой лентой, что превращалась в маленькую точку у самого горизонта. Забитая машинами дорога пугала спокойной атмосферой, ведь ещё неделю назад по ней проезжали тысячи автомобилей, и в каждом из них сидел человек с отдельной судьбой, с отдельной жизнью. Но теперь все они пропали неизвестно куда, а их верные железные кони валялись брошенными трупами на сосудах города. Тёмные окна смотрели на них, и чернота окон казалась открытым ртом, замершим на полуслове, что больше никогда не договорит то, что нужно было сказать. Миллионы историй, миллиарды улыбок и не осуществившихся мечтаний полегло здесь «светлой» ночью. При мысли о том, что жизнь большинства людей так несправедливо оборвалась, у Жени защемило сердце. Оно облилось кровью – да такой жгучей, что захотелось стонать.