Слипер и Дример - стр. 71
Первый был распространён и медицински описуем, хоть и не излечим амбулаторно. Приезжий в скором времени начинал впадать в необъяснимую депрессию. Его сначала подстерегал, а затем настигал упадок сил. Первыми покидали палубу силы психические, потом физические, а вскоре незадачливый турист и вовсе понимал, что его воли не хватает даже на то, чтоб поднять свой зад промозглым серым утром с кровати. Особенно, когда на дворе стоял месяц Гноябрь. Такой приезжий переставал следить за собой. Начинал пить огненную воду, которая, как известно, быстро стирает все достижения цивилизации из сознания человека, приводя его обратно в девственно животное состояние счастья с вонючими обоссаными штанами. За продуктами он больше не ходил, считая занятие поедания пищи глупым и бессознательным, а потому бессмысленным. Если он, будучи ещё при здравии, не успевал завести себе знакомых в городе, которые вовремя замечали его недуг и несли ему еду, потчуя с ложечки, то риск умереть от захирения становился весьма велик. И всё это в мирное спокойное время, без наличия какой-либо блокады со стороны возможных врагов. Больной же с течением времени становился буйным, с утра и до вечера пытаясь объяснить кормящим его знакомым смысл жизни и основы пилотирования звёздных кораблей (ко всему заметим, что на сей планете корабли эти самые пока что напоминали лишь самокаты, на которых дети катаются вокруг деревни). И вообще клиент начинал думать о любых возможных смыслах, существующих и воображаемых в природе Всея Сангхи. И если ентот задержавшийся турист не успевал вовремя понять своё состояние и кинуть клич «Мама, забери меня отсюда!» в сторону исторической родины, то врастал своими астральными корнями в стены этого серого и промокшего города навсегда. Врастал до своего печального конца, который и встречал с рассеянной улыбкой на лице под гноябрьские падающие листья вперемежку с мокрым снегом. Город высасывал из него всю его туристическую энергию, превращая в голое самоосознание, потерявшее всяческую связь со временем и полностью растворившееся в бессмысленности всего глобально сущего. Местные жители так сочувственно и называли сего незадачливого, задержавшегося слишком надолго гостя – «утопленник», ибо сие было весьма созвучно этому городу, неустойчиво покоящемуся на воде. Вода, кстати, периодически затопляла и сам город со всеми жителями. Но существующие симбиотически со сквозняками и насморком горожане даже внимания на это не обращали. Лишь выливали воду из ботинок и покупали новые носовые платки с цветочками. Так вот, об «утопленниках». Таких затонувших мозгами туристов обычно вывозили из Пургопетрика родственники. Если успевали. Потому как сами «утопленники» уже не могли принимать никакого сознательного решения. Воля их была полностью подавлена городом и съедена им же на ходу, как вокзальный «тошнотик». Местные знали, что Пургопетрик был самым что ни на есть омутом в энергетическом поле планеты. Они, рождаясь здесь, либо умирали от психической, жадной до позитивности голодовки в первые пять-шесть лет своей жизни, либо приобретали иммунитет и становились такими, как Масявка. Но о ней, равно как и о Масюське, чутка позжее. В целом, будущее незадачливого туриста по варианту первому заключалось в аварийном покидании самолёта с парашютом или без, уж как успеешь.