Слепая бабочка - стр. 6
Арлетта зацепилась ногами за лестницу, отпустив Бенедикта, тоже повисла вниз головой, вздохнула с облегчением и перестала считать. Дальнейшее её не касается. Нужно только мило улыбаться и время от времени посылать воздушные поцелуи. Публика это любит.
Ах, извините, добрые господа. И на этот раз не упала. Ну, ничего, может, в следующий раз вам повезёт.
Фиделио ходил со шляпой, Бенедикт орал на всех языках, прося не скупиться. Арлетта слезла пониже. Изящно скрестив ноги, присела на неудобную верёвочную ступеньку. Отстегнула растяжки. Хитрый плащ в виде крыльев бабочки давным-давно сделал для мамы Катерины Великолепный Макс, настоящий шпильман старой школы. Теперь такого никто не сделает. Вначале плащ был велик, но Бенедикт как-то смог, подогнал шнуры растяжек по размеру и потихоньку удлинял их, пока Арлетта росла. Сейчас запас у растяжек почти кончился.
У правого колена запыхтели, пахнуло старой кожей и пивом. Подошёл знакомый стражник, остановился, дожидаясь, когда Бенедикт принесёт положенную мзду – плату за право привязывать канат к городской стене.
– Сколько раз гляжу – столько раз удивляюсь, – крякнул он, – как ты не боишься-то?
– Чего тут бояться? – не очень вежливо отозвалась Арлетта. Со стражником следовало быть любезной, но сил уже не осталось. Очень хотелось пить или хотя бы тихо полежать в тени.
– Не, ну всё ж таки, – не унимался стражник, – глаза-то завязаны.
– Так ведь мне всё равно, что завязаны, что развязаны.
Дура. Язык без костей. Ляпнула – теперь расхлёбывай.
– Чё?! Да ты… ты что же…
– А я чё, я ничего, – досадуя на собственную глупость, сказала Арлетта. Щеки коснулось слабое дуновение. Должно быть, стражник махал рукой перед глазами, проверяя, отшатнётся слепая плясунья или нет.
– Бенедикт, мы идём?
Рядом резко запахло Бенедиктовым потом.
– Она у тебя чё, – накинулся на него стражник, – совсем не видит, что ли? Не может быть! Чтобы так по верёвке скакать – двух глаз мало, четыре в самый раз, два спереди и два на затылке. Ты чё, правда, слепая?
– Не ори, – сказал Бенедикт, – узнают – подавать меньше станут. А тебе ведь это невыгодно.
Звякнула, переходя из рук в руки, положенная мзда.
– Пойдём домой, Бенедикт, – взмолилась Арлетта, – сил никаких нет.
Миновать заполненную толпой площадь в одиночку она не могла.
В воскресенье Арлетта по привычке проснулась рано. Да и как тут поспишь, когда гремят-надрываются монастырские колокола, зовут прихожан к ранней обедне. Канатная плясунья к обедне, ясное дело, не пошла. Наоборот, с удовольствием вытянулась на упругом полотне. Спала она, спасаясь от духоты, на крыше повозки под рогожкой и старым вытертым одеялом. Хорошо! Руки-ноги ещё ныли после вчерашнего, но сегодня воскресенье. Работать не полагается. Можно валяться сколько угодно. Летом она часто спала на крыше. Здешнюю зиму, непривычно лютую, пережили-перетерпели в «Короне и раке», в конурке над кухней, тесной, полной сенных блох, но тёплой. Куда лучше, чем в прошлом году, в Остзее, когда пришлось зимовать в старом амбаре на берегу Зее-Колд. Снег в Остзее бывает нечасто, но зато дождь почти каждый день. Бенедикт кашлял, у Арлетты болела спина, руки покраснели, покрылись цыпками. Работать приходилось в ближайших городках и деревеньках. Почти каждый день таскаться пешком по грязи три-четыре версты. Дороги так раскисли, что повозку не вытянул бы и призовой першерон, не только престарелый Фердинанд.