Следуй за ритмом - стр. 32
Вернувшись к камину, я протянула парню гитару, требовательно кивнув.
– И что ты хочешь, чтобы я сыграл? – без лишних пререканий, спросил он, принимая сидячее положение.
– Не знаю, что-нибудь, что подчеркнёт трагичность моей жизни, – иронично усмехнулась я.
– Может быть, лучше это?..
Рокер ударил несколько раз по струнам, обозначая гармонию. Я сразу же поняла, что он наигрывает The Offspring «Give It To Me Baby».
– Какая пошлятина…
Марлоу звонко цокнул языком, а затем синие глаза пытливо обвели комнату взглядом, останавливаясь на гитарном комбике, стоявшем возле ударной установки и на Fender расположившемся там же – неподалёку от рояля.
Отложив акустичку, британец поднялся на ноги, уверенно направляясь к электрическому инструменту.
– Для трагичности, нужен звук пожёстче, – на ходу оповестил он.
– Может тебе ещё и микрофон подключить, да нагнать сюда толпу фанаток? – издевательски бросила я, наблюдая за тем, как парень склонился к гитаре, бережно взял её в руки, перебросил ремень через плечо, вставил штекер в разъём и включил комбарь.
Выкрутив звук на инструменте, Марлоу прошёлся по аккордам, проверяя строй, после тряхнул головой, отчего волосы упали ему на лицо, пряча от меня глаза (привычный образ на сцене), и тихо произнёс:
– Я редко пою эту песню на публике, она слишком личная…
Отлично! Я пыталась увести беседу на безопасную территорию, а в итоге снова вторглась на заповедные земли! Но протестовать было поздно, Джеймс начал играть. И когда его голос вплёлся в действительно трагическую гармонию, подчёркивая её словами, я в мгновении ока прикусила язык, потрясённо глядя на него, чувствуя, как от каждого пропетого слова у меня сжимается сердце.
Эта была не просто песня, а переплетение музыки, голоса, боли и тягостных сожалений. Описать словами подобное невозможно, только почувствовать. Личное… определённо слишком личное.
Марлоу продолжал петь, и с каждой секундой меня уносило всё дальше от Калифорнии. Я была где-то там и, вместе с тем, слишком глубоко здесь, увязнувшая в собственных драмах и потерях. Хриплые срывы низкого голоса болезненно хлестали душу. Я страдала вместе с исполнителем, проживая его историю. Джеймс превратился в один сплошной комок нервов, в шаровую молнию, которая могла рвануть в любой момент. Теперь он играл не просто с закрытыми глазами, а жмурился изо всех сил, словно ему было физически больно. От надрыва на лбу музыканта постоянно пульсировала вена, её было заметно даже под волосами. Он снова не существовал отдельно от музыки, слов, инструмента, став звуковой волной, единым потоком прекрасного.