Следом за судьбой - стр. 58

– Неа.

– А если я у бабушки спрошу?

– Спроси, – с неожиданным облегчением отозвался брат.

– Ах, вот как даже? Круговая порука? – я была растеряна и зла, очень зла. Ещё не зная, что сделаю в следующий момент, поднялась из-за стола.

– Даш, – остановил меня брат, – не делай глупостей. Ну зачем тебе это надо? Всё у них будет хорошо, и у тебя тоже. Ты же себя изъела, мне в одном кабинете сложно с тобой находиться, а уж отцу и подавно. И из-за кого? Он этого стоит?

Меня опалило стыдом и яростью. Как я могла забыть, что все мои чувства как на ладони! И как они могли себе позволить решать за меня!!! Не делать глупостей? Я вылетела из кабинета.

Алла уже ушла, я заглянула к Виктории, с которой днём успела знатно поцапаться.

– Вика, помоги мне оформить увольнение с завтрашнего дня.

– Поссорились? – ехидно пропела она.

– В твою жизнь никогда братья не лезли? – спокойно спросила я. – Иногда это переходит все пределы. Ты мне поможешь?

Она слегка смутилась, но быстро подсунула мне лист с ручкой и стала диктовать. У меня набралось чуть больше двух недель отпускных, и мы оформили как отпуск с последующим увольнением по собственному желанию. Это заявление я принесла в Димкин кабинет.

– Подпиши.

– Даш, ты просто сгоряча…

– Подписывай!

– А если нет?

– Сам знаешь, что по Кодексу, если нет!

– Даш, давай поговорим спокойно…

– Дим, подписывай. Я всё равно завтра сюда не приду.

– Тебя отец принимал, так что…

– Не заливай, у тебя есть право подписи.

Он сдался:

– Пусть Вика тебе оформит трудовую, а деньги бухгалтер тебе на счет перечислит.

Я отдала подписанное заявление Виктории, забрала трудовую и свою любимую кружку, а остальное – пусть себе остается.

В метро было тепло и многолюдно. Я позволила своему дару вести себя. Пересаживалась с ветки на ветку, порой возвращалась на ту же станцию, ничуть не жалея о потраченном времени. Казалось, что мой дар – это тот же щенок. Его выпустили, а он наворачивает круги и счастлив от этой свободы.

Я тоже вдруг ощутила себя свободной. От своей тяжелой влюбленности, от чувства вины перед Анжеликой, от осуждения деда и обиды на родных. В этот момент распахнулись двери. Я вышла, стараясь не расплескать это восхитительное состояние свободы и умиротворения.

На стене дома, примыкая к высокому крыльцу с коваными перилами, висела вывеска: