След «Семи Звезд» - стр. 21
Александр Иванович Шувалов о «проказах» подопечного знал. Но он не придавал им большого значения, явно не желая узнавать себя в главном герое оды.
При нужде даже и помогал. Например, вступился, когда через месяц после их знакомства Ивана таки исключили из состава студентов за буйный нрав: Барков никак не мог залить бушевавший в груди пожар. Но разве ж водкой зальешь пламя души?
В вечную матросскую службу сослан молодой человек тогда не был, как то полагалось. Его определили в университетскую печатню учеником. Да еще и назначили обучаться российскому штилю у профессора Крашенинникова. И языкам – французскому и немецкому.
Споспешествовал граф и дальнейшему продвижению своего подопечного по службе. Сначала в канцелярию Академии, переписчиком-копиистом, а потом, зимой пятьдесят пятого, – в личные помощники профессора Ломоносова, в коей должности Иван находился и поныне.
Чего же надобно его сиятельству на сей раз? Уж не сплетен ли об академических распрях хочет услышать? О том, как грызутся между собой Михайла Васильевич с академиком Миллером? Так про то уж на любом петербургском перекрестке орут.
Попробовал осторожненько выведать что к чему у Харона. Но тот был нем, как рыба. Досадливо отмахивался. Дескать, приедем – сам обо всем узнаешь.
Александр Иванович за семь лет не шибко изменился. Все такой же был жилистый, головастый, бледногубый. И ласковый-ласковый. Словно отец родной. Потрепал молодого протеже по щеке. Хотел и винцом угостить, да глянул Ване в лицо, нахмурился и велел подать кофею. Крепкого и с ватрушками.
– Слыхал я, Ваня, будто навострил ты лыжи из столицы в Вологодскую губернию? – прихлебывая ароматный напиток, оглоушил Шувалов.
В Вологодскую губернию? А… ведь верно, чуть не хлопнул себя по лбу поэт. Как же это он мог запамятовать? Потому и друзей давеча собирал, что надобно было обмыть грядущий отъезд.
– Так точно, – четко доложил графу, который любил, чтоб кратко и с выправкой. – Иван Иванович Тауберт посылают по тамошним монастырям поискать списки старинных летописей. Поелику готовит к изданию Несторову.
– Вишь как… – вздел брови Шувалов. – Похвально, похвально. Радение о сохранении великого наследия нашего – это достославное дело. Еще сам Петр о том тщился. И разумная дщерь его в том отцу наследует.
При упоминании государыни копиист сделал патриотическую мину.
– Вот что, голубчик, – продолжил Александр Иванович. – Не в службу, а в дружбу. Присмотрись там, на месте. Глаз-то у тебя востер, равно как и язычок.
Не сдержался-таки, лягнул. Все он помнит да смекает, Приапище!