Слабак - стр. 11
Дабы в наших желудках осталось место для изысканных французских блюд, которые они с Марианитой готовили часами, мать запрещала перекусывать перед обедом и между приёмами пищи, позволялся только изюм и палочки сельдерея. Она следила за соблюдением этого правила жёстко и безоговорочно. Благодаря чему, к тому времени как папа возвращался домой с работы в Нью-Йорке, мы с Тимом становились голодны так, что съедали всё, что нам давали.
Отец пригласил Марианиту, которая покинула свой маленький городок в эквадорских Андах, поработать в нашей семье во многом благодаря моему кузену Габриэлю. Тот два года служил в Корпусе мира – строил школу в её деревне. Марианита умела готовить блюда местной кухни из жареных на гриле початков кукурузы, но моя мать желала совсем иного. Она выросла в семье, где готовил повар, и хотя сама готовить не пробовала, была полна решимости превратить Марианиту во французского кулинара, так как не считала себя той, кому помешали бы языковой барьер или отсутствие кулинарного опыта. Получилось, впрочем, на удивление успешное сотрудничество. Мать выбирала рецепты, покупала и подготавливала ингредиенты. А Марианита, под чутким контролем матери и по её настоянию, отмеряла точное их количество.
Нам же всё это надлежало дегустировать, однако качество еды мы обсуждали редко. Если нравилась, мы ели, а если нет, то оставляли на тарелке столько, сколько могли замаскировать. Как только наедался, я уже не видел причин продолжать есть, независимо от того, много или мало еды оставалось на тарелке. Аргументы родителей про голодающих в Африке детей мой аппетит не разжигали, хотя я и начинал жалеть их.
До того самого дня в школе у меня и в мыслях не было, что я худой. Я пришёл к своей системе питания естественным путём. Казалось, что у отца и матери она была точно такой же, хотя, когда разговоры прекращались, я слышал, как мама тихонько шепчет что-то себе под нос. Когда мы это впервые заметили, папа пояснил нам, что мать считает каждую ложку, пока их не наберётся десять – чтобы знать, когда ей уже пора заканчивать есть. Но я никогда не имел особых проблем с едой: на меня и не давили, чтобы заставить есть больше. Когда смотрел на своих за семейным столом, то не думал, что выгляжу худее родителей или братьев-сестёр. На их фоне я считался вполне нормальным. И когда ходил в начальную школу, учителя никогда не указывали, что я что-то не доел на своём подносе. В сущности я так и не понял, что хотел от меня Макэнери.
Да, по сравнению с другими мальчиками я, возможно, выглядел и пониже, и похудее. Но ведь люди бывают разных размеров, не так ли? Очевидно, что-то в моём росте или весе спровоцировало Макэнери. Я снова с ужасом подумал о том, как он сидел сверху. Его улыбка вызывала отвращение, а факт того, что он прижал меня к полу, буквально приводил в ярость. И слова, обращённые ко мне, отзывались эхом: «Без брюха… мал… малёк… Ещё немного, мистер Уэллс?»