Скорее счастлив, чем нет - стр. 9
– По-моему, что забыть, что никогда не вспоминать – без разницы.
– Наверно.
В итоге Женевьев все-таки падает, и я успеваю ее поймать. Увы, мне не удается героически подхватить ее на руки и унести навстречу закату. Она могла хотя бы упасть прямо на меня, мы бы посмеялись и поцеловались. Вместо этого она качнулась в сторону, я подхватил ее под мышки, но ее ноги проехались по земле, а нос уткнулся мне в ширинку. Неловко: Женевьев ни разу еще не видела того, что за ней. Я помогаю ей подняться, и мы оба начинаем извиняться: я – сам не знаю за что, она – за то, что едва не пропахала носом мои гениталии.
Что ж, не последний день живем.
– Ну… – Женевьев убирает с лица темные пряди.
– Представь, что на нас сейчас нападут зомби. Твои действия?
Теперь моя очередь менять тему, чтобы ей не было неловко. Я беру ее за руку, и мы идем по парку. Женевьев вяло рассказывает, что залезет на яблоню и подождет, пока они не уйдут. И кто из нас еще тупой придурок?
Когда Женевьев была маленькой, она часто приходила сюда с мамой: тогда здесь стояли качели и турники и сюда еще стоило водить детей. Несколько лет назад ее мать разбилась на самолете в Доминикану – летела навестить родственников, – и с тех пор Женевьев сюда почти не ходит. Обычно, когда наступает моя очередь вести ее на свидание, я выбираю другие места, например блошиный рынок или каток (по средам прокат вдвое дешевле), – но сегодня мы вернемся в тот день, когда она предложила мне встречаться.
Мы подходим к фонтану-шутихе. Если бы они еще работали, из земли неожиданно забили бы струи воды. Но все десять труб давно забиты гнилыми листьями, окурками и прочей дрянью.
– Давно здесь не была, – говорит Женевьев.
– Я подумал, будет классно привести тебя сюда и предложить встречаться, – объясняю я.
– Мы что, расстались?
– А надо?
– Как ты предложишь мне встречаться, если мы уже встречаемся? Это же как убить мертвеца!
– Окей, тогда брось меня.
– Просто так взять и бросить?
– Понял. Хм… ну, ты стерва, и мазня твоя отстой.
– Я тебя бросаю.
– Ура! – Я улыбаюсь до ушей. – Короче, прости, что назвал тебя стервой, обругал твои картины и пытался кое-что с собой сделать. Прости, что тебе пришлось все это выдержать. Прости, что я тупой придурок, решивший, что не могу быть счастлив. Ясен же пень, мое счастье – это ты!
Женевьев скрещивает руки на груди. На локте у нее осталось несколько несмытых пятнышек краски.
– Может, я и была твоим счастьем, но я тебя бросила. Убеди меня передумать!
– А надо? – Меня пихают в бок. – Понял. Женевьев, будь моей девушкой!
Она пожимает плечами: