Склифосовский - стр. 17
Торговая улица в Одессе. Конец XIX в. Открытка
Поначалу одесским сиротам помогали, принимая их в хор Николаевской соборной церкви[14]. Детский вокальный коллектив существовал частично на добровольные пожертвования частных меценатов, но на постоянной основе небольшие средства шли от городского комитета. В 1814 году при Одесской больнице появилось «отделение для малолетних детей». Туда попадали младенцы, оставшиеся после смерти рожениц, и подкидыши.
Блестящие успехи на службе у русского императора не избавили Ришельё от тоски по родине. Он вернулся во Францию, как только там наступил период Реставрации монархии Бурбонов. В последние годы жизни ему удалось дослужиться до главы королевского правительства.
В 1820 году посетивший проездом Одессу врач по фамилии Стубб пожаловался уже другому одесскому градоначальнику Николаю Яковлевичу Трегубову на то, что «в городе большая часть детей при их рождении имеют несчастную судьбу: подброшенные матерями по причине стыда, жестокости, крайней бедности, или убиваются, заражены различными болезнями или после смерти родителей остаются сиротами». У Стубба имелись конкретные предложения: основать в Одессе большой воспитательный дом вроде тех, что уже существовали в Санкт-Петербурге и Москве.
Инициативу одесситов поддержал император Александр I. Постепенно, ко второй половине XIX века, Одесса стала важнейшим центром так называемого «общественного призрения» сирот. В пестрой и многонациональной городской среде причудливо переплелись различные традиции благотворительности: европейские и имперские, ведомственные и частные, национальные и профессиональные. Существовали католические, лютеранские и еврейские приюты, приюты для мальчиков и девочек, для детей солдат, погибших на войне, и детей бродяг. Но все это разнообразие уже относится к рубежу XIX—XX веков. А ведь проблема сиротства существовала во все времена. Как выживали беспризорные дети раньше?
Благотворительность в современном понимании – полностью достижение христианства. Правда, поначалу она не предполагала государственного уровня реализации. Да и сам привычный нам образ детства вызвал бы недоумение у людей, живших полтора тысячелетия назад.
В древней языческой Руси детский приют был бы попросту невозможен: дети рассматривались как приложение к родителям и практически являлись собственностью взрослых. Родитель мог спокойно и продать, и убить своего ребенка. Причем власть имели и отец, и мать. По древним славянским законам дети освобождались «по смерти одного из родителей из-под власти другого». Они становились свободными от власти другого родителя и тогда, когда тот вступал в повторный брак. В этой двойственности родительской власти явно прослеживается влияние более древних, общинных родовых структур с элементами матриархата. Например, именно мать-княгиня судила распри детей-князей, матери-вдове принадлежали все права родительской власти, в том числе отдание дочерей замуж.