Скитания - стр. 7
Остальные же – подавляющая масса третьих эмигрантов – были обычными гражданами, выехавшими, как официально говорилось, «для воссоединения семей». Большинство их выехало в Израиль, но многие попали и в Америку, в которой к тому времени ещё продолжали существовать пласты старых потоков эмигрантов – от так называемых первых, уехавших в начале XX века или после революций, до вторых, попавших сюда после Второй мировой войны. Некоторые из этих людей жили и в Европе, во Франции например.
– Нет, здесь жить можно, – продолжала Любочка, отхлебнув винца. – Меня, например, уже берут на работу, всего три месяца поискала и уже нашла. Отличное рекламное агентство. Не зря кончала, как и ты, Игорь, иняз.
Игорь Ростовцев посмотрел на неё снисходительно, даже не понимая, на что она намекает.
– Наверное, как всегда в интеллигентской эмиграции, – бесцеремонно объяснилась Люба, – жёнам придётся тянуть мужей. А они должны найти творческий выход. А потом всё станет на места. Возможности здесь, слава богу, есть.
– Меня некому тянуть, – усмехнулся Ростовцев. – Я один, как смерть, и однажды уже бродил по Гарлему. Правда, днём.
– И как? – расширила глаза Лена.
– Да только заглянул на минутку. Правда, один парень тут же подошёл и сказал: «Пиджак у тебя хороший». Я и говорю ему: «Нравится? Хочешь, подарю?» Он подумал и говорит: «В другой раз». Только и всего. А ещё болтают: «Гарлем, грабители, убийцы». Не зарезали, видите.
– Тогда за Америку! – вскричала Люба. – Раз не зарезали.
Выпили.
А Генрих Кегеян вспомнил другое: свои первые дни в Вене. И одно ощущение, которое всё время возвращалось ему в память – но, слава богу, только в память, а не во всё существо. На второй день после приезда он вышел один на улицу – купить сигареты – и вдруг почувствовал, что… попал в какой-то искусственный мир и всё, что он видит, – страшные в своей отделённости дома, люди, не говорящие по-русски, – нереально, как сон, превратившийся в явь. На мгновение он даже почувствовал, что его сознание не может воспринимать увиденное и он сходит с ума. Он тут же вернулся в свой номер и, только взглянув на жену, почувствовал, что возвращается в норму. Этот странный взрыв «сумасшествия» повторился потом ещё раз – и не больше. Но тайное чувство «чуждости» всего окружающего – осталось. С этим скрытым чувством можно было жить; с тем жить было невозможно, дорога была только на тот свет. Он усмехнулся: он знал, что пронесло и он остался жить.
– Что смеёшься, Генрих? – улыбнулся Андрей. – Поди уже чувствуешь себя нобелевским лауреатом?