Скитания. Книга о Н. В. Гоголе - стр. 54
Глава шестая
Разборы первого тома
Все эти советы и наставления составлял он с горячей любовью, от самого чистого сердца, надеясь кого спасти, кого подвигнуть на доброе дело, чтобы наконец выставилось на свет Божий хоть что-то от русских богатырей, которых предстояло ему, в свою очередь, выставить во второй и особенно в третьей части поэмы. Кажется, выслушай со вниманием эти советы и наставления, которые заключали в себе и собственный опыт его в душевных делах, накопленный в неустанных трудах над «Мёртвыми душами», и твердое познание тех, кому направлялись они, всем этим историкам, поэтам и критикам, которые хоть не поэты, но тоже каким-то боком сами прилеплялись к поэзии. Оставалось лишь заглянуть поглубже в себя, отыскать в себе эти способности создавать обширные истории целого блестящего века, грамматики и поэмы, жить в полнейшем согласии, говорить нелицеприятную правду прямо один другому в глаза и силой закаленного в борениях духа одолевать физические недуги, собрать все силы души на одно, по возможности отказавшись от мелких страстей и земной суеты. И ступай всё вперед и вперёд, свершай подвиг самоотвержения, поскольку по природе своей ты богатырь, а там хоть помри, когда не останется сил на подвиг второй.
Однако же нет. Все эти богатыри даже и не отвечали ему. И никто из них не собрал всей силы души на одно. И свой подвиг из них ни один не свершил. И один так и не набрался терпенья обдумать своего собственного эстетического мерила, без которого не следует браться за критику, в самообольщении продолжая грозно судить и рядить так и сяк. Другой так и не создал строго обдуманной российской грамматики, всю свою бойкую деятельность истощив десятком-двумя поспешных, недодуманных, недозрелых статей. Третий так и не взялся за историю славного века. Четвёртый так и не сделался первым изо всех европейских поэтов. Даже бедного Прокоповича ввёл он в такие ядовитые хлопоты, в такую сумятицу, в страшную путаницу, что Прокопович окончательно растерял охоту к делам и для всякого дела заснул.
Никакие неудачи не колебали его. Однако на душе делалось всё мрачней и мрачней от тяжести этих страшных и неизменно повторявшихся опытов, наглядно говоривших ему, что русский хороший образованный человек всё ещё не готов услышать это зовущее слово «вперёд!» и взяться за серьезное строгое дело души.
Не готов, не готов. Это неслось ему из каждого отзыва на «Мёртвые души», которые наконец все вместе почти разом дошли до него, и он вопрошал с сердечной болью, с тоской, уже и предвидя, что ниоткуда не получит никакого ответа: