Скитания. Книга о Н. В. Гоголе - стр. 33

Эти пылкие похвалы не могли ему не прийтись сладким медом по сердцу, однако ж они до того смущали его, что он было заговорил, не о поэме заговорил, как бы следовало, а о болезни целого поколения, против которой необходимо, чтобы слишком сильный и твердый отпор заключался в каждой груди, сила стремления к чему-нибудь лучшему подлой страсти к подлой наживе, избранной всей душой и всей её глубиной. То есть, он и сам почувствовал, как голос его напрягался, необходима цель внутренняя, сильный предмет тяготения, к чему бы то ни было, кроме этой подлой наживы, но всё же какая бы то ни была определенная страсть. Заключил нервно, не глядя ни на кого:

– Ибо всё находится в собственной душе нашей, хотя мы не подозреваем и не стремимся даже к тому, чтобы проникнуть и найти в неё лекарство от всех наших бед.

Тут он смешался совсем и довольно нетвердо спросил, перебирая пальцами на животе, что прежде похвал необходимы ему указания на его недостатки. Так вот, что же при первом-то чтении в особенности запало в глаза?

Виссарион Григорьевич вздрогнул, вновь пустился бежать и закричал с мрачным видом, что да, что там есть, что местами слышится излишество непокоренного спокойно-разумному созерцанию чувства, которое увлекается даже слишком по-юношески. Да, это так, именно бросилось, в особенности бросилось там, где автор слишком легко судит о национальности прочих племен и не слишком скромно предается мечтам о превосходствах славянского племени.

Он поспешно кивнул и сказал, что труд свой не почитает оконченным, несмотря и на то, что вещь напечатана, и что своим трудом сам недоволен решительно:

– Я не могу не видеть малозначительность первого тома в сравнении с остальными, которые последуют после него. В отношении к ним первый том мне всё видится похожим на приделанное губернским архитектором наскоро крыльцо ко дворцу, который задуман строиться в колоссальных размерах, и в нем, без сомнения, немало и таких наберется погрешностей, которые пока ещё я и не вижу.

И тут же серьезно предостерег, что не всё может быть в первом томе понятно и самому понимающему дело читателю, который не знает, что скрывается во втором и в третьем томах.

Виссарион Григорьевич остановился на миг, склонив голову, так что волосы упали ему на глаза, и тотчас сказал, что и сам он увидел скорее введение, экспозицию, чем всю поэму, и что с нетерпением ждет продолжения, и просил не откладывать в долгий ящик по нашей русской привычке и высказывал даже надежду на то, что продолжение будет ещё получше начала.

На том они разошлись. Он поспешил оставить Россию, которая и без того задержала его, украдывая время работы, но перед тем попросил настоятельно Прокоповича, по обыкновению поглядывая по сторонам и несколько вниз, чтобы тот не разгадал по выражению глаз, как сам он других разгадывал часто, потому что всё это была только хитрость одна, ведь мнение Прокоповича ему было заранее слишком известно, а он всего только задал работу его заспавшейся немилосердно душе: