Скиталец - стр. 39
– Почему Фогель? Это немецкое имя, а «джип» – америкосовский до последнего винтика.
Грелка молчит и рулит, огибая море из несметных колдобин; разогнаться не выходит, но погони нет, и поездка скатывается в мерное русло. Слава зевает и пробует уснуть, но из-за качки сон не приходит. Курит и перебирает радиостанции, ища музыку, от которой не воротит. Останавливается на «Чужом небе» Смысловых Галлюцинаций. Грелка не против, ей нравится. Так и трясутся, молча, под грохот подвески и песни русского рока.
>>>
– Спастись хочешь? Жить хочешь? Ну и я хочу.
Хренов заваливается на пол, ползёт к пакету с мясом и разрывает его своими крошечными зубками. Стариков постанывает и тяжело дышит, его охватывает лихорадка. Хренов разминает пухлыми пальцами жирные куски мяса, от которого пахнет озоном и омелой. Хренов вгрызается в сырое мясо, как собака, затем кладёт шматки свежатины на грудь Старикова и рычит: «Жри, а то подохнешь!»
Стариков забывается, сил остаётся на последние вдохи. Тогда Хренов насильно впихивает ему мясо в глотку; Стариков отплёвывается, но всё-таки жуёт и проглатывает. По лицу, по подбородку стекает кровяной ручеёк, капли замызгивают рубашку и катятся по горлу; кровь холодная, но в ней совсем недавно была жизнь, и это ощущается на вкус и на запах.
В клети бесится существо – молодой скиталец – бросается на прутья, протягивает отростки пальцев к умирающим, пытается подцепить кровяные ошмётки. Хренов жрёт сам и кормит Старикова, и, наконец, оба дышат легче, будто невидимый великан снял свой лапоть с их груди.
Вернувшись с того света, Стариков просит воды, и напившись, изучает скитальца, скулящего в углу клетки. У существа нет лапы, или ноги; Стариков не определился, как относиться к тварям Заказника. Культя скитальца перебинтована, на ещё несформировавшейся морде подсохли следы побоев; тварь дрожит, забившись в угол, и мурлычет горькую, заунывный песню. Скитальцев он видел, но считать их людьми отказывался, хотя были уникумы – вроде Стевана Младича, которые уразумели их и более того – вступали в бессловесный диалог.
– Проситься домой, – говорит Хренов. Он сидит на том же стуле, рубашка в красных пятнах; сам бледный, но в глазах сияют звёзды. – Тупое создание. Выбрался из мрака, и норовит туда же. – Свистит и бросает в скитальца невидимый камень. – Нет у тебя дома, погань! Некуда тебе вертаться, мерзкая ты гадина!
– Объясняй, товарищ Хренов, что это был за смертельный номер? – спрашивает иронично, Стариков.
– Те как, покороче иль поразмашистей?
– Переходи к сути.
– Ну, вроде как, на панацею я набрёл. Лекарство от всего. Вроде. Не пробовал на СПИДе, ещё на кое-чём не испытывал. Но раковым помогает. Им легчает, а если жрать активно, то встают и будто не хворали. Мясцо гадов лечит. Уж не знаю, что в нём такого – не изыскивал, но ты сам теперь попробовал – спасает в аховых случаях. С формой поработать бы, а то не всем нравится мясо жрать, воротит некоторых. Но я так скажу, когда есть весы, и на них жить или зажмуриться, то выбора-то и нет. Надо быть дураком, чтобы помереть от приступа чести и совести. И это мы умяли его мышцы, его связки. Если надкусить печень, если почки… эффект там краше – люди подагру забывают, гепатит. А уж про сердце дряни молчу: оно и воскресить, статься, сможет, было б чем жевать.