Скиталец - стр. 30
Стеван докуривает и подмигивает оператору, клюющему носом:
– Эй, братишка, ты там пишешь или мы сами по себе?
– Запись идёт, – отвечает оператор.
Стеван пожимает плечами и говорит:
– Пусть только попробуют сунуться.
– Я поняла.
Эля допивает вино и вздыхает так, словно фигурист, сорвавший последний прыжок и потерявший шансы на золотую медаль. Показывает оператору, чтобы закруглялся и собирал технику, они закончили. Затем она копошится в сумочке и возвращается в зал с сигаретой в зубах. Курит дамские, тонкие, дыма почти нет.
– Стеван, ну зачем ты так со мной? – Она берёт паузу, словно смертельно устала и надумала умереть прямо здесь. – Вот оттрахать бы тебя, тогда б ты раскололся. – Затягивается и продолжает: – Но ты и тут зады прикрыл. Хоть стажёров к тебе отправляй. У нас в редакции, кстати, полно смазливых мальчиков.
– У меня нет комментариев, – говорит Стеван.
– Мне уходить, или ты всё-таки расскажешь что-то такое, что окупило бы мою командировку?
– Я предупреждал, что интервью со мной – глупая затея. Лучше бы раскалывала очередного блогера-нувориша. – Он идёт на кухню и спрашивает: – Кофе будешь? Колумбийский.
– Блогеров-то не осталось, сплошные куклы набитые, – отвечает она, размахивая сигаретой, и соглашается на эспрессо.
– Твой кофе, сола густатус. – Стеван подаёт ей чайную тарелку с поставленной на неё кружкой, приподнимает, не снимая, её очки. – И займись уже своими вампирскими глазами – больше сна, меньше табака и часов, проведённых у экрана.
Эля улыбается, но улыбкой осторожной и недоверчивой:
– Сола густатус? Ты назвал меня вывеской своего ресторана?
– Если раздробить на слова, sola – значит единолично или только. А gustatus – вкус. Но если соединить в идиому, то sola gustatus – одинокая жена или женщина. Я узнал об этом уже после утверждения всех бумаг. Ирония показалась мне уместной.
– Одинокой женщине пора в отель, а с утра на самолёт. Кофе обалденный. – В коридоре она набрасывает на плечи плащ, пропускает вперёд оператора и целует Стевана на прощанье в заросшую бородой щёку.
Остаток вечера Стеван проводит за симфонией Малера, играет шестая, печальная. Вспоминает «Аиду» и первый ужин в компании Ярушевского, а потом окунается глубже, в кровавую пропасть, в крики о помощи, в мольбы об утратах и завтрашнем дне. Он хватается за колени, потому что не чувствует своих ног, они будто отнялись, отстегнулись и ушли доживать свой век в одиночку. Подскочивший пульс восстанавливается, и Серб выравнивает сбившееся дыхание. Так бывает, не впервой; всё равно невозможно привыкнуть.