Скелеты - стр. 38
– Длинные волосы бога смущают Вову, а так…
– Ничто не смущает Вову!
В приоткрытую дверь сунулась озадаченная физиономия сторожа Чупакабры. Убралась, и друзья прыснули от смеха.
– Шутки в сторону, – сказал Ермаков. В глазах плясали веселые чертики. – Где деньги, Лебовски?
– Какие деньги?
– Которые вы заколачиваете с «Церемонией». Где откат? Где оплата авторских прав за придуманное мною название?
– Подавишься, Ермак. Ты ушел из шоу-бизнеса. Капуста наша. Снимай себе лепреконов.
– Жлоб ты, Толя. Песню о Вове я вам петь запрещаю.
– Песню о Вове? Чтобы Мельченко инфаркт схватил, а директриса меня уволила?
– И давно вы играете?
– Полгода. Печаль меня заела, ностальгия. Дай, думаю, попробую, а вдруг… Нашел трех студентов. Лариса, жена моя, говорит, я с детским садом вожусь. Вокалист у нас славный.
– Да ну, – ревниво насупился Ермаков.
– В четверг послушаешь. У нас дебют будет. А потом автограф-сессия. Если повезет, получишь наши автографы.
– Саботирую, выкрикивая: «жалкая пародия» и «Хитров продался».
Снова скрипнула дверь, и женщина с веселеньким начесом попросила Хитрова подняться в актовый зал.
– А давай я к тебе вечером в гости зайду? – предложил Ермаков. – Посидим, – он щелкнул пальцем по шее, – в неформальной обстановке. Супруге меня представишь. На дочурку охота вживую посмотреть.
– Понимаешь… – помедлил Хитров.
– Нет, я не напрашиваюсь, – заверил Ермаков. – Все прекрасно понимаю…
– Не в этом дело. Мы сейчас у моих родителей живем. У нас в квартире…
(змеи, гнездо извивающихся копошащихся змей)
…ремонт. Да вот затеяли под праздники… Ты-то где живешь?
– На Быкова.
– Кассеты не выбросил?
– Обижаешь. – Он сбился, что-то обдумывая. – Все в тумбочке.
– Тогда у тебя в девять?
Словно и не было этих лет, Ларисы не было и Юлы…
– Жду!
Друг ушел, а отрешенный Хитров побрел на второй этаж. Возле бокового, ведущего к женскому туалету коридора стоял Чупакабра. Он вглядывался в темноту: там протекал кран и вода цокала о рукомойник. Сторож встрепенулся, заслышав шаги, и быстро, потупившись, зачапал вниз по лестнице. Остался запах спирта как ментальный след.
Пятиклашка в платье снежинки шагала по вестибюлю. Из актового зала доносилось аханье Мельченко.
Хитров посмотрел в коридор. Тьма клубилась, подобно дыму, чуть раздуваемому одинокой лампочкой. На стене напротив ниши отчетливо виднелась тень. Она скользила по побелке, подрагивала черным костром. Тень кого-то сгорбившегося, спрятавшегося за пианино.
Снежинка, поздоровавшись, свернула в коридор. Он застыл и смотрел напряженно, как она идет, все ближе и ближе к туалету, к музыкальной рухляди. И тень напряглась, руки отделились от туловища, скрючились пальцы… Нет, фантазия дорисовывала подробности, он не мог бы различить таких деталей.