Сказочник. Фантастически реальная феерия одной юности - стр. 5

– Неправильно говоришь. Это я по-казахски умею – и, не открывая глаз, Чимбляу протянул руку. С наслаждением, напившись, он продолжил – ты должен был сказать: 'Я до тоби прийшов з…' Как по-украински 'рассол'?

– А шайтан его знает. – равнодушно ответил Васа.

Тем временем раствор схватился. Ребята выдернули палочки, и, поместив форму в муфель, вытопили воск. Каждое движение сопровождалось стонами и невнятными ругательствами. Затем залили металл, и с облегчением расползлись по углам, в холодок, оживать. Ближе к вечеру, когда дошла очередь до окончательной отделки, зашел в мастерскую мужчина, лет сорока пяти, и с порога поздоровался со всеми.

– Проходите, Иван Михайлович – приветствовал его Атыгай, идя навстречу.

– Как жизнь, молодежь? – пожимая руки бодро тарахтел Иван Михайлович – Вижу, что плохо. Ваши работы я продал, все восемь, выручил шестьсот. Двести комиссионные, стало быть, вам сколько?

– Четыреста – в тон ему отвечал Фесор. Умытый, лишившийся всего содержимого своего желудка, после трех часов дневного сна в прохладной тени, он казался куда более дееспособным.

– Молодец, Юрий Петрович, четыреста – похвалил его Иван Михайлович. Он достал из одного кармана толстую пачку трехрублевок, перетянутых синей изолентой, а из другого – металлический рубль. Рубль он положил на верстак, а пачку протянул Фесору:

– Тут сто тридцать три по три рубля. Пересчитай-ка, Юрий Петрович.

– Друзьям на слово верят. – ответил Фесор, засовывая деньги в карман своих рабочих штанов.

– Ну-ну. А сегодня чем порадуете? – потирая руки, спросил посетитель.

– Я копировал одну из четырех конных статуй с Аничкова моста, в Ленинграде – сказал Дрюня.

– Посмотрим-посмотрим – бормотал Иван Михайлович, глядя, как Васа с Чимбляу аккуратно раскалывают форму. Ребята сняли оболочку, срезали излишки металла, зашлифовали все изъяны, а Иван Михайлович спокойно покуривал, да перебрасывался с ребятами незначительными замечаниями. Наконец, шлифмашина была отключена, прочие инструменты отправились в ящик, статуэтка переставлена на маленький столик, освещение включено. Теперь сияла она в электрическом свете, и только слепой или похмельный, вроде наших знакомцев не увидел бы, что не копия это с клодтовской работы. Шея лошади, там, где в нее упирался нос Фесора, слегка изогнулась. Лицо юноши, которое заканчивал сегодня Дрюня, выражало совсем не то, что задумывал некогда талантливый барон, но то, что сами по себе вложили в него пальцы страдающего с бодунища Дрюни. Было лицо юноши искажено отчаянием, и читалось в нем предощущение страшной трагедии. И в самом деле, копыто взбесившегося коня, по вине похмельной неловкости Чимбляу, метило в самую спину несчастного. На морде же лошади читалось злобное торжество – тут уж целиком вина Дрюни. Мрачной силой веяло от новоявленного творения. Иван Михайлович был заметно потрясен.