Сказки нашей крови - стр. 62

! и тут ворогу несдобровать – не дает пощады рать! размахнись рука, раззудись плечо!.. ну и так далее, в том же духе из вечера в вечер до тех пор, пока и Артем не уснет следом за сестрой, и бабушка сможет вернуться к общему столу под уютным оранжевым абажуром… а другим разом бабушка сказала, что жизнь движется велением судьбы и, если року нужно, он выворачивает жизнь, заставляя ее двоиться и троиться, и тогда она выглядит такой: в ночь с двадцать четвертого на двадцать пятое июня после получения приказа о прорыве, который давно ждали и стояли насмерть, потому что приказа не было и не было, – Ставка медлила и не хотела дать приказ, а люди выживали из последних сил, – боеприпасы кончились, еду больше не приносили самолеты, а одного бойца из пятьдесят второй дивизии даже расстреляли за каннибализм, уж не пожалели одного патрона, другие же просто мерли, как мухи, – многие от голода, иные – от ран, потому что медикаментов тоже не было; на бинты рвали грязное исподнее, ватой служил мох с елочных стволов, не имели даже йода, раны сшивали нитками, проваренными в котелках… и вот дали наконец сигнал к прорыву: коридор был метров триста, простреливался вдоль и поперек, со всех сторон била артиллерия, с жутким уханьем грохотали минометы, и вся просека светилась в темноте от пересекающихся линий трассеров, в очередь пикировали на измученных бойцов зловещие юнкерсы и мессершмиты, ревущие на бреющем полете; Муса с Булатом короткими перебежками двигались вперед, закатываясь время от времени в смердящие воронки, а пули роями летали над ними, ввинчиваясь с жутким скрежетом в горячий воздух, го ловы поднять было невозможно, приходилось ползти по грязи, по холодным телам мертвецов… клубилась вонь, выжигающая глаза… смрад от разлагающихся тел перемешивался с химическими запахами разорвавшихся снарядов, черный дым, подымавшийся от техники, смешивался с бело-желтым – от упавших бомб, – Мусу рвало, Булат выхаркивал обожженные легкие, они ползли, пряча головы во вспаханной земле, оба были ранены… сзади надсадно ревели два советских танка, которые уже не огрызались ни снарядами, ни пулями, потому что не было у них ни снарядов, ни пуль, а только немного бензина оставалось, и они шли, воя, в клубах сизого выхлопа, гусеницы их буксовали в человеческих телах, потому что трупы в коридоре лежали друг на друге слоями… танки юзили по зловонной жиже, тонули в ней и, чтобы идти дальше, кто-то из танкистов должен был выскочить наружу и специальным крюком под градом пуль вычистить из траков куски человеческого мяса… они вышли… Муса и Булат вышли из этого ада, прорвались к своим и их долго потом выхаживали в госпиталях; Булата хотели комиссовать, у него была раздроблена левая нога, но он потребовал дать ему направление на переформировку и еще доказывал потом комиссиям, что собранная нога – лучше прежней, ну, его и отправили в сельцо Дергачи, под провинциальный Саратов, а Муса тоже воевал и дошел до Праги… или до Белграда… а то даже до Берлина, вернулся героем, писал стихи, издал несколько сборников, но в пятидесятых хотел опубликовать в «Дружбе народов» свою поэму о трагической гибели Второй Ударной, и вот тут судьба отвернулась от него: сначала его вызвали – куда обычно вызывают в подобных ситуациях – и настоятельно рекомендовали не афишировать воспоминаний, – вы что же, – сказали ему зловещим шепотом, – хотите воспеть власовцев? людей, предавших Родину? воткнувших нож в спину партии… недодушили мы вас, суки, не довешали… мало виселиц после войны вам ставили… ну, потом – обыск, изъятие, как водится, рукописей, писем, дневников, и строгое предупреждение: смотри, власовский выкормыш, тока пикни, вмиг шею-то свернем… следом исключили его из Союза писателей, рассыпали набор нового сборника, пропесочили на собрании казанских литераторов, спасибо еще не орали не площадях