Сказки нашей крови - стр. 44

и еще можно было как-то примириться, здесь же шансов у подпоручика вовсе не имелось, да и не могло иметься, – Максуд Мурза, придя к черте, наставил оружие и навел ствол на его бледный, покрытый испариною лоб… сжатые губы соперника сомкнулись… Максуд Мурза прищурил глаз и надежно прихватил тугой курок, но тут перед глазами его поплыли красные круги, он дрогнул и упал… фигура подпоручика колебалась перед ним… он увидел, как доктор бросился вперед, но остановил его рукой, предупреждая окончание дуэли, – выстрел за мной, – просипел он вдруг пропавшим голосом, и доктор почел за благо не мешать… Максуд Мурза глянул на край леса, простиравшегося позади фигуры Шуйского, и на синеющее небо вдалеке, такое же, как в родном поселке, где он помнил каждый придорожный камень… пыльные улочки, серебряные тополя и родовой дом, построенный отцом – Мустафой Мурзой Четырехпалым, – Белую мечеть, благоухающую на закате мускусом, фонтан Екатерины и развалины сгоревшего недавно гостевого дворца Ее Величества, в котором изволила она почивать по дороге в Феодосию, когда генерал-аншеф Потемкин, составивший план путешествия Государыни по Новороссии и Крыму, представлял ей новые владения и Черноморский флот, построенный всего-то за три-четыре года и гордо красующийся в тихой Севастопольской лагуне; нынче Крым, имея в виду Босфор и Дарданеллы, был окном на юг и открыть его настежь следовало даже раньше, – до того, как турки стали утверждать здесь позиции, – тогда именно, когда Константинополь признал независимость Крымского ханства, навязанную или даже – отвоеванную русскими; вместе с тем в руках турецкого султана оставалась религиозная власть и возможность утверждать (не утверждать) претендентов на престол, эти обстоятельства создали здесь поводы для новых войн и, действительно, крымские татары быстро разделились на два противоборствующих лагеря – русского и турецкого влияния, после чего началась бесконечная усобица, лучше же сказать – продолжилась, потому что земля эта всегда была узлом противоречий, который никто и не пытался развязать, а лишь запутывал, как это было в 1774-м, когда протурецкая знать поставила ханом Девлет Гирея, а султан-халиф тут же утвердил его; Девлет Гирей мечтал о власти и через полгода на плечах турецкого десанта высадился у Алушты, но трехтысячный российский корпус силою оружия не пустил хана в крымскую глубинку; эта битва, к слову, стоила глаза подполковнику Кутузову, командиру гренадеров и будущему победителю Наполеона Бонапарта; русские не могли терпеть Девлет Гирея и поставили своего хана – Шагин Гирея, поддержанного отрядами генерал-поручика Суворова, с которым Девлет Гирей не рискнул вступить в противоборство, да только самодержавный выбор оказался не из лучших: новый хан, учившийся в Европе, привез оттуда в Крым очень вредные привычки и такие понятия, которым место, может быть, в Париже, Лондоне, Берлине, но уж никак не в Бахчисарае: может разве быть в Крыму управление по российскому канону, который и в России-то буксует, может разве быть татарская армия согласно европейским образцам? ну, мурзы да муллы, конечно, взбунтовались, а ведь Шагин Гирей даже соломки себе не подстелил, думая вовсе не упасть, падение же его было неизбежным, потому что нельзя покушаться на святое – в прямом и переносном смысле слова, а хан-то как раз и покусился: недолго думая, конфисковал вакуфы, то есть земли духовенства, Стамбул в ответ, хорошо понимая ситуацию, вовремя подсуетился: быстро назначил своего хана – Селим Гирея Третьего – и помог ему с высадкой в Крыму; все недовольные к нему присоединились – вот и гражданская война, смысл коей остался таким же, как и в прежние века: паны дерутся, а у холопов лбы трещат; в этот раз русские снова победили, опосредованно дав ответ и туркам, однако те не унимались – всего через полгода в Феодосийскую бухту явился командующий флотом Турции Гассан-Газы-паша и блокировал своими кораблями выход в море: запрещаем, дескать, русским ходить мимо побережья, а коли середь их сыщутся часом отчаянные головы, так станем безжалостно топить, не говоря даже и худого слова, кораблей турецких было сто семьдесят – весь флот! – да нашего брата разве запугаешь, даром что Суворов щупленький такой… ишь чего, Крыма захотели! а вот вам – новые суда, бастионы, ретраншементы, фельдшанцы и редуты, будьте-ка любезны! – требовали разрешения на берег ради променаду – а-а-т-казать! карантин, стало быть… чиновных хотите на керченскую биржу? – ну, знаете! – а-а-т-казать! – ва-а-а-дички испить? пресной водички хотели на суда из Бельбека нацедить? – со всею ласковостью – а-а-т-казать! а они все бряцают да бряцают своим худосочным оружием силою в сто семьдесят вымпелов – туда-сюда вдоль чужого побережья, щеки надувают, думая пугать, а не понимают, что, надсаживаясь так, можно только пукнуть, напугав окрестности, и вот, словно поняв это, турки вскоре снялись и убрались восвояси, тут вам и Анайлы-Кавакская конвенция, все лыко в строку: Турция признает независимость Крыма, не трогает Шагин Гирея, а главное – подтверждает право свободного хода для нас через Босфор и Дарданеллы, ну и слава Богу, давай, до свидания! ан нет! жалко же им было Крыма да Причерноморья севера, вот и стали они опять подзуживать, подстрекать и добились своего – в восемьдесят первом брат Шагин Гирея поднял бунт ради свержения престола, да не справился, а Шагин Гирей зачал головы соплеменникам рубить, – человек горячий, дерзкий, чего же не рубить? он и через год рубил, потому что бунт сменялся бунтом, а новые ханы мелькали, как в калейдоскопе – то ногайский явился, то кубанский, то еще какой, и все, известно, сродственники другу дружка; наш Шагин Гирей так сильно заигрался, что в конце концов бежал в русские позиции помощи искать, а другие ханы молили о том же Порту Оттоманскую, все кипело, клокотало и не желало утихать, тут у Государыни терпение иссякло и она повелела: прекратить! – тут и прекратили, долго ли умеючи? – только наш Шагин, вернувши трон, снова зачал головы рубить, взял привычку! а ему и говорят: ты бы, хан, уже вышел бы из Крыма, хватит, мол, смуту возбуждать, но он все упрямился, да долго, до тех пор, пока Потемкин не пригрозил ему арестом, – арестуем, дескать, да отправим под стражей в Таганрог! а с Потемкиным не шутят, за спиною у него, знамо дело, не хмырь кабацкий и не выжига-купец, а сама Самодержица российская – тут хан и согласился, да надобно историю его довершить уж логическою точкою: после Таганрога жил он в Тамани, Воронеже, Калуге, а потом сдуру вдруг уехал в Турцию… ну, кто тебя тащил? – сурова Османская империя к отступникам, – вот его там сначала в ссылку – на славный остров Ро́дос, а потом уж и голову долой по велению султана Абдул Хамида Первого… так созрел вопрос о принятьи Крыма в Российскую державу, а Потемкин все усердствовал, вы, мол, всемилостивейшая Государыня, обязаны возвысить силу русских, и неча глядеть нам на французов, кои посмели же Корсику оспорить, и на цесарцев, кои у турков молдавского пирога преизрядный кусок не преминули отобрать, Крым нас не обогатит и российскую державу не усилит, а токмо спокоя нам доставит, – приобретение сие, стало быть, безсмертную славу и вечное благодарение потомков Вашему Величеству доставит, а через то и бо́льшую славу: мы станем торжествовать на Черном море и сами будем впредь решать, запирать турков али нет, кормить их, али голодом держать… ишь, взяли моду – проливы закрывать! а Безбородко еще круче забирал: создать могучий флот, бросить на Константинополь, восстановить Византийскую империю и посадить на трон русского царевича, а купола Святой Софии украсить православными крестами… эти имперские амбиции, размышлял Артем, пожалуй, привели бы даже и к переименованию столицы – вот стал бы Константинополь вдруг Царьградом, да на вратах его вечно красовался бы Олегов щит, – что бы тогда Порта Оттоманская вещала? – словом, Государыня в свой час подписала Манифест, державшийся покуда в тайне, а Потемкин тем временем под Карасубазаром с помпой принял присягу крымскотатарского народа: присягнули мурзы, беи, муллы, а потом уж и простолюдины; церемонии предшествовал грамотный монтаж необходимых декораций: войска стали в городах, поселках и на стратегических высотах, не встречая, впрочем, в местных жителях ни злобы, ни противудействия, с моря военных прикрывали моряки, а ради ублажения народа устроили угощенье, питие, салюты, фейерверки, игры, скачки и пушечный салют, все прошло мирно и торжественно – Потемкин был дока в дипломатии, ну а Турции, чтобы подсластить пилюлю, так и быть, отписали до поры до времени Очаков и Суджук-Кале, – черт с ними, все равно потом вернем!.. –