Сказки кофейного фея. Семейный роман-авантюра. Рассказы. Новеллы. - стр. 63

– Чувства – Мишка выходит из столовой- сдергивая марлевую маску вниз, к подбородку. – Чувства у многих тоже поддельные, Ангел, забыла добавить. – яиди, посмотри, какой там ангел – статуэтка.. Чудо просто, с лирой сидит, я вытащил, обмер, будто бы – наша Ланочка.. Они все в фосфоре, будут ночью светиться, не пугайтесь..

– Господи, Миша, надышался, бедный ты мой! – Аня испуганно улыбается краешком губ, и идет робко за Мишкой и за мною, в столовую, где бережно расставлены на столе статуэтки севрского, майсенского и пражского фарфора разной величины: маркизы и пастушки, борзые на лужайке, херувимы со свитками и трубами, галантные группы, в духе Ватто и Фрагонара, с амурами и корзинами, бантами и блюдами полными яблок и винограда, качающиеся на качелях, и томно сидящие у клавесина, с крохотной, как пылинка, кофейной чашкой или веером в руке…

Все это изнеженное, маленькое, торжествующее, сияющее, с тонкой пылью позолоты, великолепие, словно образует подножие двум большим фигурам ангелов, один из которых держит в руке лиру, а другой – скрипку, гриф которой увит розой сорта «ботичелли»..

Ботичелли? Почему именно это имя, название, мне вдруг пришло на ум?

…Я тотчас, вспышкой, вспоминаю Венецию, лодку, небрежно тихо – скользившую под одному из каналов, уткнувшую зеленый, червленый нос в ступени дворца Сфорцци, и замшевый сапожок фея на этих широких ступенях, слегка неловкий, неуверенный..

Мы рассматривали что – то: старинные гравюры на столах, мраморных и яшмовых, с позеленевшими от времени львиными лапами ножек, рассыпанные веерами коллекции старинных фото, колоды карт, картины в бронзовых рамах на стенах, витые канделябры из серебра, чуть почерневшие в середине, в виде виноградных гроздей – лоз или змей с поднятыми вверх, изящными головками.

Фей скользил по мраморным темным от времени, плитам дворца, вцепившись в мой локоть, почти – не дыша- мягкой замшей своих сапожек, Газовый шарф опадал легкой бабочкой на мех ее капюшона, шелковые кисти трепетали от неслышных сквозняков, гуляющих свободно в переходах и коридорах огромного палаццио… Наконец, где то на середине одного из огромных залов, с картинами Караваджо или Тьеполо, она пожаловалась мне, что устала, и я, с разрешения любезного гида, живого, говорливого итальянца, усадил ее на пуф, оббитый алым бархатом, как раз под картиной неизвестного придирчивому миру искусства ученика Караваджо. Ангел, в образе лукавого юноши, с пронзительно – синими глазами смотрел на бабочку, сидевшую на его руке, чьи голубые с зелеными прожилками крылья испуганно, трепетно замерли в предвкушении стремительного полета…