Сказка (не) про нас 2 - стр. 45

— Шесть. Семь. — Конец уже близок, но умеющий всё обламывать Левин ловко затащил меня обратно за бархатную ширму, затем в дверь и оттуда в лифт.

Ехали мы в полнейшей тишине: я пыталась прийти в себя от только что случившегося, а Левин будто изображал неловкость после содеянного и вину. Стыдно ему? Ха, таким людям никогда не бывает стыдно.

— Что смотришь? — не стала я перед ним вытирать свои слёзы — пусть видит, урод. — Нравится? — нервно поинтересовалась у него.

В ответ тишина. Лишь взгляд своих мерзких глаз отвёл.

— Я тебя спрашиваю, нравится?! — истерично закричала я, заглядывая ублюдку в глаза.

— Нет, — тихо, будто не он пару минут назад упивался своим триумфом, выдал боец. Хотя... какой он боец — так, сопля на палочке.

Двери лифта отворились, и я устремилась вперед, прочь отсюда, желая забыть этот ад.

— Катя, — окликнул меня Левин.

Ну всё, прорвало...

Резкий разворот и хлёсткая пощёчина, что оглушительно прозвучала в холле первого этажа, пока я лихорадочно вымещала злобу:

— Ты... ты самый гнусный, коварный и отвратительный человек, что я когда-либо встречала. Таким, как ты, доверять невозможно. Слово честь вам чуждо. Мужского достоинства у тебя нет. Зато есть слава, мнимые победы, деньги, связи. Упивайся ими, Левин. Упивайся вдоволь, потому что испытать истинных чувств такой мрази не дано.

Сказала — и легче стало.

Выбежав из душного здания на морозный воздух, лишь через пару шагов поняла, что оставила верхнюю одежду в гардеробе. И пусть, даже несмотря на морозный ветер, не остановлюсь, бежать отсюда буду сломя голову. Лучше так, чем вернуться в логово бойцов, где сейчас на полу страдает Тимур, а я, убегая прочь, пытаюсь заглушить свой болезненный плач.

18. Глава 18

Тимур

Один — сквозь пелену ловлю её растерянный взгляд.

Два — и капают слёзы на алую блузку.

Три — ты, как всегда, прекрасна, мой котёнок.

Четыре — продолжает отсчитывать раздражающий рефери.

Пять — ничтожный Левин подхватывает мою плачущую пушинку.

Шесть — и мне бы сейчас встать, запротестовать.

Семь — но я обречённо валяюсь, наблюдая за её уходом.

Восемь — устал так жить.

Девять — без взгляда родного, слов нежных, улыбки ласковой.

Десять — устал и проиграл.

Причем проиграл по всем фронтам — профессиональным, материальным, семейным, личным... по всем.

Лежу и как дурак улыбаюсь, глядя в том направлении, где ещё секунду назад стояла она — та, что всегда так честно и неистово переживала за меня. Самая чистая. Самая искренняя. И вот бы разозлиться на присутствие моего котёнка рядом с этим упырём. А я рад... просто рад увидеть её — и понять, что, кажется, ещё небезразличен.