Сказания Меекханского пограничья. Память всех слов - стр. 55
Было тут узко, темно, смрадно и липко. Такой городской крысе, как он, следовало чувствовать себя здесь как дома.
Альтсин тихо выругался, когда поскользнулся в третий раз, хотя они едва вошли на территорию порта. Предпочитал не думать, по чему он идет. Если в течение пары следующих дней не начнется дождь, этот слой вонючей грязи местами достигнет нескольких дюймов. Единственное, что Альтсин мог сделать, это высоко подвернуть рясу; сандалии придется мыть и сушить несколько дней. Брат Найвир взмахнул руками и, чтобы не упасть, оперся о ближайшую стену. Охнул, застонал и отклеился от нее с заметным чавканьем. В этом районе, похоже, нечистоты тоже выплескивали за окна.
– Опя-а-а-ать?.. Прекрасная Госпожа в Бесконечной Доброте, отчего ты так испытываешь своего сына?
– Сумки целы? – прогудело из темноты.
– Да, брат, да. – С большей злостью произнести это было бы невозможно. – По твоему совету, я передвинул их на грудь.
– Человек, падающий на лицо, обопрется руками, а кто падает на спину – нет.
– Еще одна мудрость из твоей книги?
– Естественно. – Голос из темноты не казался обиженным. – И какая из этого следует мудрость?
– Без понятия. – Брат Найвир, похоже, пытался встать так, чтобы липкая ряса не клеилась к телу, а худощавое лицо его, увенчанное шапкой кое-как подстриженных светлых волос, выражало целую гамму эмоций, от отвращения до отчаяния. – Ах, погоди, я знаю. Безопасней иметь большую жопу, чем большое пузо, верно? Или… если у тебя нет рук, то и дело станешь падать мордой в грязь?
– Это тоже. Но мудрец сказал бы, что лучше упасть, идя вперед, чем отступая. Брат Альтсин?
Вор вздохнул и передвинул свои сумки на живот. Домах из К’ельна был как прилив: спокойный, мягкий и такой же неуступчивый. Уж если что-то вбивал себе в голову, напоминал, просил, выражал вежливый интерес и столь же вежливо настаивал, пока все не складывалось по его мысли.
С самого начала он заявил, что если уж Альтсин решил отыскать покой в ладонях Милосердной Госпожи и надел рясу, если он работает и молится с остальными, то Домах станет называть его братом, хотя формально это не соответствовало правилам ордена. Кого-то такого, как вор, кто не приносил монашеских клятв, надлежало именовать гостем или ждущим. Но для брата Домаха Альтсин стал «братом Альтсином». И точка, никаких отступлений. Как и с сумкой с хлебом: она должна оставаться на животе, чтобы уберечь ее во время падения. И лучше уступить сразу. А хуже всего, что, если б вор не послушался и измазал груз, Домах даже не скривился бы, не стал драматически вздыхать и стонать: «Я же говорил». Он просто улыбнулся бы ласково, помог ему подняться, отобрал сумки и сам бы их понес.