Сказ о богатыре Добрыне и Змее Горыне. Волшебные хроники - стр. 31
– Останься по- хорошему, – вдруг яростно заговорила Маринка, хотя еще минуту назад ничто не предвещало бури с ее стороны. – Они меня ведьмой недаром называют. Хотела я тебя отпустить, но чувствую, что вся моя натура противится этому. И даже если бы хотела, все равно ничего из этого не получится.
– Допустим, – согласился он, – я забуду обо всем, но буду с тобой едва ли.
Он указал на необычное и бедное убранство ее хором. Но он знал, как мать может отнестись к Маринке,
– И что же остается для нас с тобой – ссоры и примирения? И так вся жизнь, но мне же только семнадцать годков. И если пахари могут с такой своей участью примириться, то для меня она невыносима станет. Нет, и не проси даже, это невозможно.
Она сама удивлялась тому, что могла минуту назад требовать от него такого, но отступиться было и малодушно и просто глупо. И хмуро взирая на него, она молчала. Говорить пришлось Добрыне:
– Я не за тем к тебе пришел, просто уйти, не простившись, не мог, – примирительно произнес он.
Но, похоже, что она не была на этот раз настроена миролюбиво:
– Нет, – не за этим ты явился, – усмехнулась Маринка, – чтобы еще раз свое превосходство показать, и победу мою окончательную над собой почувствовать. Только не правда, не будет этого.
Она говорила с такой твердостью, что он подивился, откуда столько силы в голосе ее, словно и не женщина перед ним, а могущественный и отважный воин. Но в какой- то мере так оно и было. Ведь она была ведьмой, вечно воевавшей с добром ли, со злом, с миром людей или миром Богов. Вот и его теперь, как только он противиться пытается, резко принимает, но разве от этого изменится что-то?
– Ты не желаешь, чтобы мы по-хорошему расстались? – спросил он.
– Да, я не желаю этого, и чтобы беды новой не случилось, уходи, немедленно уходи, – потребовала она, указывая на дверь.
Добрыня медлил. Он вовсе не собирался уходить так быстро. А она будто заведенная, говорила об одном и том же.
– Я пришел к тебе, – решил он в последний раз попытать свое счастье.
НО она молча указала ему на дверь, и ничего воину больше не оставалось.
Он шел медленно, очень медленно. Хотя расстояние было в пару- другую его шагов, и, кажется, даже ссутулился, удаляясь. Она прикрыла глаза, чтобы не видеть этого и не разрешить ему остаться. Но ведьма не собиралась сдаваться перед юнцом. Он и без того уже заставил ее просить. И отбросил просьбу ее, как ненужную вещь. Захлопнулась дверь. Она не открывала глаза. Она хорошо понимала, что одолела себя, а в душе ее осталась твердость, которой она могла гордиться, но от этого ей не стало радостнее. Она выпила до дна тот кубок с дурманом, для него приготовленный. Хотя дурман не мог на нее, давно к нему приученной, так действовать, как на него, но хмель позволял забыться на какое – то время (на целую ночь), ни о чем больше не думать, ведь думы были такими тягостными. Последнее, что она вспомнила из того проклятого вечера – волк подошел и лизнул ее щеку. Потом она погрузилась в сон без сновидений. И в этом нашла какое – то облегчение.