Скандинавия глазами разведчика. Путешествие длиною в тридцать лет - стр. 33

Я опять делаю пересадку на аэрофлотовский рейс в Копенгагене (обратный полёт до Дании мне совершенно ничем не запомнился), но меня никто не встречает и встречать не должен. Как мне объяснили в Рейкьявике, времени на пересадку в Копенгагене будет в обрез. И действительно, в транзитном зале на табло читаю надпись о том, что посадка на московский рейс уже заканчивается. Я бегу к нужному выходу, но никого из пассажиров или служащих аэропорта там не обнаруживаю. Выход к самолёту преграждён зелёным шнуром. Всё, я опоздал! Сейчас самолёт отойдёт от раструба и улетит без меня домой! Что делать?

Я перепрыгиваю через барьер и несусь по узкому тоннелю. Но что такое? В конце тоннеля светлое пятно – самолёта нет. Значит, мои предположения правильные. Я кубарем скатываюсь по ступенькам на лётное поле и в метрах ста от себя вижу наш родной флаг на белом фюзеляже. Люк самолёта закрыт, но трап почему-то ещё не убран. Может, я ещё успею? Вокруг никого нет, вскарабкиваюсь на трап и изо всех сил стучу кулаком в дверь. В самолёте тихо, тогда я настойчиво стучу ещё раз, и люк перед моим носом распахивается, в проёме появляется молоденькая стюардесса, поправляющая на ходу кофточку и высоко взбитую причёску «Бабетта идёт на войну».

– ?!

– Я ваш пассажир.

– Ну и что?

– Как что, я опоздал на посадку и вот…

– Какую посадку, молодой человек? Она ещё не объявлялась. Самолёт задерживается на два часа.

Становится ясно, что произошла накладка, чуть ли не стоившая мне разрыва сердца. Сразу наступает апатия, я бормочу «извините» и плетусь обратно в транзитный зал. В Каструпе мне придётся бывать потом чуть ли не каждый день, но такой бесконтрольной обстановки в международном аэропорту я больше не видел. Советский разведчик (причём начинающий!) бесконтрольно и беспрепятственно дважды за какие-то десять-пятнадцать минут пересёк в оба конца государственную границу Датского королевства.

Скоро дадут о себе знать террористы, торговцы наркотиками, нелегальные эмигранты, беженцы, и власти постепенно установят в Каструпе строгий режим безопасности. А декабрь 1968 года принадлежал ещё той – застойной – эпохе.

P.S. А Эрик-филолог и потомок норвежских викингов оказался всё-таки не совсем простым человеком. Год а три спустя, когда я уже сменил на посту О. Гордиевского и работал в копенгагенской резидентуре, однажды на свой адрес в посольстве получил письмо. Открываю и достаю из конверта несколько цветных фотографий, на которых в разных ракурсах изображена моя личность. Сразу не могу «врубиться», где же это меня угораздило… Но потом сразу вспоминаю перелёт из Копенгагена в Рейкьявик.