Скандал столетия - стр. 5

Четвертая сигарета оказывается, к вашему ужасу, последней в пачке. Как, и спичка тоже была последняя! И за окном уже ночь, и стрелки на часах в зловещей пляске времени несутся, как сказал бы Калибан [Калибан – псевдоним Э. Монтехо, знаменитого колумбийского журналиста, «Пляска времени» – название его колонки]. Ну так что? Выбрасывать полотенце на ринг, как боксер-слабак? Ничто так не похоже на бокс, как журналистика, только у них в боксе можно выбросить на ринг полотенце в знак проигрыша, а у нас нельзя. У нас всегда побеждает печатный станок. Сегодня останетесь без жирафы. Воображаю, сколько людей будут по этому поводу ликовать. Однако я припоминаю одну истертую в прах от давнего употребления мудрость: «как начнешь, так и закончишь». Иначе говоря, главное – хорошо начать. Что ж, повторим поиск темы – без сигарет, без спичек – с самого начала. «Некоторые умудряются сделать темой журналистского материала даже бич нынешней журналистики, тотальное бестемье. Прием граничит с абсурдом…» Карамба! Вот тема и нашлась!

В городе Кали был вторник. Некий кабальеро, который провел конец недели так бурно, что ничего о нем не помнил, пытался найти в памяти хоть какие-то следы ушедших трех дней. Но невозможно так элегантно, а главное, так настойчиво надираться с субботы до полуночи понедельника без последствий. Утро вторника застало его в комнате, до потолка наполненной головной болью. Кабальеро попытался открыть глаза и определиться во времени и пространстве. Поначалу ему показалось, что пил он вчера, а сегодня утро воскресенья. Но уверен не был. Он вообще ничего не чувствовал, кроме самого похвального раскаяния. Грех его был страшен, хотя в точности сказать, в каком именно из семи смертных грехов он раскаивается, кабальеро не мог. Это было раскаяние как таковое – безусловное, неподкупное, яростное и самоуглубленное.

Пожалуй, кабальеро мог бы с уверенностью утверждать, что он находится в городе Кали; по крайней мере здание напротив его окна было гостиницей «Альферес Реал», следовательно, тезису о Кали имелось неопровержимое, можно сказать, онтологическое доказательство. Не могли же они за субботнюю ночь перенести гостиницу в другое место. Глаза удалось наконец полностью открыть, и головная боль уже не заполняла всю комнату, а сгустилась и осела где-то в изголовье постели. Кто-то позвал кабальеро по имени, но тот не обратил внимания, лишь подумал, что в соседней комнате переговариваются два каких-то незнакомца. Время лежало перед ним как гладкое озеро: берег слева – вечер субботы, берег справа – безотрадное настоящее, посередине – ровно ничего. Он осторожно спросил себя, кто он такой, на самом-то деле. Вспомнив свое имя, он понял, что из соседней комнаты кто-то звал именно его, но сразу отвлекся от этой ерунды.