Сирены Титана - стр. 27
– Ты мог бы меня предупредить, что назревает крах на бирже! – сказала Беатриса. – Ты мог бы меня спасти от беды.
Румфорд горестно развел руками, словно прикидывая размеры и весомость своих доводов в споре.
– Ну что? – сказала Беатриса.
– Хотелось бы мне, чтобы мы с тобой вместе попали в хроносинкластический инфундибулум, – сказал Румфорд. – Ты бы сразу поняла, о чем я говорил. А пока могу только сказать, что я не предупредил тебя о биржевом крахе, повинуясь законам природы, точно так же, как комета Галлея, – и восставать против этих законов просто глупо.
– У тебя нет ни воли, ни чувства ответственности передо мной. Вот что ты сказал, – перебила Беатриса. – Извини за прямоту, но это чистая правда.
Румфорд замотал головой,
– Правда – боже ты мой, – какая точечная правда! – сказал он.
Румфорд снова углубился в свой журнал. Журнал сам собой раскрылся посередине на цветном вкладыше – это была реклама сигарет «Лунная Дымка». Компания «Табак „Лунная Дымка“» была недавно закуплена Малаки Константом.
_Бездна_наслаждений_! – бросалась в глаза надпись на рекламе. А картинка под этим заголовком изображала трех сирен Титана. Вот они, во всей красе: белая девушка, золотая девушка, темнокожая девушка.
Золотая девушка прижала левую руку к груди, и два пальца случайно чуть раздвинулись, так что художник ухитрился сунуть в них сигарету «Лунная Дымка». Дымок от сигареты вился возле ноздрей белой и шоколадной девушек, и получалось, что их неземной, уничтожающий пространство чувственный экстаз был вызван мятным дымком – и только.
Румфорд знал, что Констант попробует опошлить картину, сделав из нее торговую рекламу. Папаша Константа устроил примерно то же самое, когда оказалось" что он не может купить «Мону Лизу» Леонардо да Винчи ни за какие деньги. Старик отомстил «Моне Лизе», изобразив ее на рекламе аптекарских свечей от геморроя. Так свободные предприниматели расправлялись с красотой, которая грозила их победить.
Румфорд произвел губами звук, напоминающий жужжание. Обычно этот звук означал, что он кого-то едва не пожалел. На этот раз он едва не пожалел Малаки Константа, которому пришлось куда хуже, чем Беатрисе.
– Это все, что ты скажешь в свою защиту? – сказала Беатриса, заходя за спинку кресла. Руки у нее были скрещены на груди, и Румфорд ясно читал у нее в мыслях, что собственные острые, торчащие локти кажутся ей шпагами тореадора.
– Прошу прощенья -_не_понял? _– сказал Румфорд.
– Молчишь? Прячешь голову в журнал – и это все твои возражения? – сказала Беатриса.
– Возражение – самое точечное слово из всех, – сказал Румфорд. – Я говорю, потом ты мне возражаешь, потом я тебе возражаю, а потом появляется третий и возражает нам обоим. – Его пробрала дрожь. – Как в страшном сне, когда все становятся в очередь, чтобы возражать друг другу.