Синичка в небе - стр. 16

— Знаешь, Уля, иногда любить тебя очень сложно.  

Я запомнила ее слова на долгие годы.  

*** 

В те времена, когда я работала в «ГорЭншуранс» курьером, это здание являлось своего рода венцом архитектурного ансамбля всего бизнес-островка. Вместе с остальными строениями оно представляло собой вершину пирамиды, расположенной на небольшом возвышении. Смотрелось величественно и гармонично. Конструктивизм: стекло и бетон, устремленные на много метров вверх. Впоследствии, конечно, нашлись умники, которые попытались испортить впечатление от района, и настроили всякой конкурентной ерунды из разряда «у меня длиннее», «у меня оригинальнее», «у меня дороже», но только испортили вид, потому что «ГорЭншуранс» был своего рода архитектурным золотым сечением. А как говорили мне мудрые люди, победить можно что угодно, но только не вкус.  

Владелец зданию соответствовал. Николай Гордеев — незабвенный учредитель одной из крупнейших российских страховых компаний — считался человеком специфическим. С подчиненными он общался очень мало —  тем сильнее обрастал сплетнями его образ. Замкнутый, занятой мужчина, он пролетал сквозь вертушки при входе не задерживаясь, и горе тому охраннику, который вовремя не нажал кнопку разблокировки турникета, или сотруднику, не успевшему убраться с пути. Я ни разу не видела, чтобы Гордеев кричал, но резко брошенного «вы отнимаете мое время» было достаточно, чтобы почувствовать свое место. Он обладал магическим голосом и выразительной мимикой, не оставлявшей сомнений в настрое этого человека. Возможно, именно врожденному актерскому мастерству он был обязан своим успехом, ведь когда человек достигает определенного социального порога, каждый его жест и взгляд начинает рассматриваться под микроскопом; в этом вопросе Николай Давыдович был всегда на высоте. Гордеев не щадил ни себя, ни окружающих. При том, что он приходил на работу всегда идеально наглаженным и причесанным, по вечерам дверь кабинета закрывал уже без галстука и пиджака, с закатанными рукавами мятой рубашки, с растрепанными волосами и пыльными следами на носах туфель. Глядя на это, одни поговаривали, что он пашет и в хвост, и в гриву, а другие лишь фыркали: интрижка. Но равнодушных не было. И это при том, что в жизни самого Николая Гордеева нашлось бы не больше дюжины людей, с мнением которых он считался.  

Я немного нервничала, шагая в тот день на работу с Лоной на прицепе, но виду не подавала. Решительно вколачивала каблуки скучных сапог в асфальт, грея руки в карманах пальто. Напуганная грядущими переменами сестра семенила рядом. Она молчала с тех самых пор, как мы спустились в метро, и я была этому только рада: не хотела, чтобы она догадалась, как плохо и беспокойно мне спалось. К счастью, сестре было не до меня. Утром она очень переживала, уверяла, что я затеяла глупость, что ее ни в коем случае не возьмут в страховую компанию из-за отсутствия высшего образования, но без напоминаний взяла на почте отгул, тщательно оделась и причесалась. Я расценила это как добрый знак. Было понятно, что работа на почте ей не нравится, но мягкий нрав и дурной родительский пример не давали искры, чтобы загорелось. К счастью, я ей расслабляться не позволяла.