«Синдром публичной немоты». История и современные практики публичных дебатов в России - стр. 52
должно упрощать изложение идей, а не сами идеи. Иногда популяризация сводится на то [так!], что богатая содержанием мысль сокращается до того, что остается лишь одна ея сторона, и притом не всегда самая важная. Затем популяризации придается чересчур утилитарный, справочный характер. При этих условиях знакомство с правом и законами, разумеется, полезно, но не ведет к достаточно плодотворным результатам, мало содействует живому росту правосознания и чувства законности [Гольцев 1900: 5–6; курсив в оригинале].
Дружинин высказал свои взгляды на средства изложения юридических понятий для народа несколько по-другому:
…право и само по себе не требует особо доступной формы изложения. Излагать его просто не более трудно, чем всякую иную науку, чем, например, физику, химию, геологию. К тому же, читателями юридических книжек, в конце концов, должны являться, большею частью, люди взрослые, имевшие дело и с законами, и с более или менее серьезными книгами [Дружинин 1897: 271].
Вопрос о специфической форме изложения правовых знаний «для народа» и о возможности использовать как бы «народный язык» был поставлен уже в 1860-х годах [Муллов 1863: 65]. В свою очередь, Дружинин считал, что «разговорная форма» вполне допустима, но предупреждал, что «стремление к особо доступной и легкой форме изложения права может привести поэтому к излишней пространности изложения и ослаблять впечатление» [Дружинин 1897: 271].
Здесь следует заметить, что разнообразие целей и в какой-то мере противоречие между ними оказываются основной характеристикой тогдашней популяризаторской литературы о праве и во многом объясняют трудность для определения действующих читателей этой литературы. Эта трудность вообще свойственна популяризации как отдельному развитому жанру на книжном рынке и в печати в XIX веке. В некоторых западных странах популяризация научных знаний имела значительный коммерческий успех. Однако это не значит, что популяризаторская литература была действительно прочитана, и вообще очень сложно определить, в какой мере она читалась в этих странах [Béguet 1997: 54–55, 59]. В России научно-популярная литература также отчетливо выделилась в жанровом отношении в конце XIX века [Лазаревич 1984; Andrews 2003: 17–35]. Популяризация права развилась в самую новую и небольшую часть этой литературы на рубеже XIX и XX веков. Кроме того, в России коммерческие результаты популяризаторского жанра оставались скромными и публикация подобных трудов считалась рискованным делом для издателей, и особенно в области правовой популяризации, о чем пишет известный библиограф и популяризатор Н. А. Рубакин [Рубакин 1904: 156–158]. Поэтому нельзя считать образцовым пример чтения популяризаторских произведений крестьянам в контексте, созданном редакторами указателя «Что читать народу?». Также нельзя преувеличивать масштабы распространения этой литературы не только среди «народа», но даже среди интеллигентных читателей, которые должны были стать посредниками в деле пропаганды юридических знаний. Тиражи были маленькими, и, если судить по личным деловым бумагам самого Дружинина, было довольно сложно распродать эти издания, что вполне подтверждает оценку Рубакина