Симонов и Цапля - стр. 7
Но разумеется, никакое веселье не могло затмить моего ощущения совершенной необычности этого человека. Анекдоты его были не чета моему косноязычному бахвальству – как он ни старался держаться и выражаться попроще, но они были полны таких словечек, деталей обстановки и оттенков чувств действующих в них персонажей, что я ловил себя на мысли, что Симонов дословно пересказывает какой-то великолепный роман, или даже, что еще поразительней – события, происходившие с ним самим. При этом события эти происходили в далекие времена – кажется, с семнадцатого по девятнадцатый век. Я очень люблю читать, прочел немало исторических романов, и лишь там встречал такого уровня ситуации и описания.
– Да неужто ты и вправду обыкновенный вор? – вдруг, неожиданно для себя самого, воскликнул я в порыве какого-то детского простодушия.
Симонов чуть погрустнел, видимо, осознавая, что я все-таки хочу от него откровенности и что своим дальнейшим шутовством он обидит меня.
– Ну, положим, не совсем обыкновенный, но в целом – да, увы, это так, – ответил он тихим, серьезным голосом, – ты зря думаешь, что я шутил с тобой. Я вор и предатель. Однако, открою тебе один секрет – я вор со стажем и всегда знаю, когда меня поймают, а когда – нет. Это значит, что иногда я сам даю себя поймать, чтобы попасть на какое-то время за решетку. Видишь ли, самостоятельная жизнь на воле меня иногда утомляет. Хочется порой заботы, внимания и дисциплины. Хочется уединения в карцере, с пером и бумагой, когда можно наконец собраться с мыслями и спокойно привести в порядок накопившиеся наблюдения и идеи, подвести им итог в виде, ну например, эссе или автобиографии. Хочется гигиены и размеренного, сбалансированного питания без кофе, вина и пирожных. Сейчас с пропитанием на воле проблем нет, но бывали раньше такие времена, когда только в тюрьме можно было рассчитывать на чистую простыню и кусок хлеба на ужин. Хочется ложиться спать вовремя и чтобы не было рядом ни прокаженных ни крыс. Тюрьма, брат, поверь мне – одно из лучших изобретений человечества. Но самое главное я тебе еще не сказал – где, как не в тюрьме, люди оголяют свои души и говорят друг с другом начистоту, как дети, без лицемерия и гордыни? Где тебе еще горестно расскажут о рухнувших надеждах и сладко нашепчут о спрятанных кладах?
Монолог Симонова был прерван скрипом входной двери; в камеру вошел охранник с подносом, на котором стояли две алюминиевые миски. Он сообщил мне, что во второй половине дня меня отведут к следователю, который предъявит мне обвинение и объяснит мои ближайшие перспективы.